Читать книгу - "Они шли убивать. Истории женщин-террористок - Вера Николаевна Фигнер"

class="p1">Недели через две-три после моего приезда наша компания увеличилась. В мастерскую, в качестве учеников, приехали: Мария Аркадьевна Беневская и «Семен Семенович» (нелегальный рабочий). С «Сем. Сем.» раньше, в 1905 г., летом, мне пришлось встречаться на общепартийной работе, в Сормове. Беневскую я не знала. Одной комнаты для наших занятий уже не хватало, я и Саша переселились для работ в свои углы, а двое вновь прибывших занимались под руководством Рашели в прежней мастерской.

Самая неблагодарная роль выпала на долю Саши, — кухня стала отнимать у нее почти весь день. Помогать ей, особенно утром, в самое горячее для нее время, было невозможно. «Барыню» или гостей могли застать за черной работой врасплох Сашины посетители. При наших попытках помочь ей Саша так энергично протестовала, что нам приходилось уступать. Только вечером, и то лишь поздно, кто-нибудь, вместо нее, мыл пол на кухне.

При слабом здоровье Саши непривычные хлопоты по кухне утомляли ее, да и почти не оставляли времени для занятий в мастерской. Саша, к тому же, была хорошей гравершей и попутно вырезала на аспиде печати для паспортов и штампы для их прописки.

Вновь прибывшая М. А. Беневская с неменьшим жаром, чем я, приступила к обучению. Это была очаровательная и по внешнему и духовному складу молодая девушка. Как-то своеобразно она, как и Наташа Климова, после увлечения толстовством, пришла к признанию террористической борьбы. Пробыла М. А. с нами недолго. Ее вызвали в Москву, где готовилось покушение на Дубасова, и она там поселилась на конспиративной квартире.

Жизнь мы вели, как я сказала, замкнутую, никто, не связанный непосредственно с нашей работой, не имел доступа на дачу, да и о существовании ее, кроме «Ивана Николаевича» и его ближайшего помощника, каким был Савинков, даже в Б. О. почти не знали. Дисциплина среди нас царила суровая. Мы не имели права ни переписываться, ни видеться с кем-либо из знакомых и близких, хотя, быть может, и живущих где-нибудь вблизи. На улицах мы избегали далее случайных встреч со знакомыми. Отрезанные подолгу от всякого соприкосновения с внешним миром, члены Б. О. часто не знали, что происходит даже в организации. Каждому указывался его узкий, специальный круг, за пределы которого он не должен выходить. Направленный в какой-нибудь город боевик жил там в полной изоляции и ждал, иногда целыми месяцами, условного письма или телеграммы для вызова, не смея ни связаться с кем-либо из общепартийных товарищей, хотя бы находившихся тут же, ни оставить своего поста.

История Б. О. знает в этом отношении один классический случай. Во время революции 1905 года, осенью, когда после 17 октября террористическая борьба была временно приостановлена, руководители группы забыли или не смогли снять с работы одного из боевиков. Он вел наблюдение в качестве извозчика, кажется, за Дурново. Оставленный за бортом организации, он продолжал долгое время аккуратно выезжать на явку, пока, наконец, решился бросить конспирацию и пуститься на розыски партийных людей. Существовать за это время и прокармливать лошадь ему пришлось исключительно на свой заработок.[126]

Повторяю, Мы жили, как в монастыре, крайне изолированно. Даже не рисковали лишний раз выходить на прогулку. А если выходили, то большей частью когда стемнеет, чтобы не быть узнанными при случайной встрече с сыщиками, которых так много копошилось во всех дачных местах Финляндии. Впрочем, даже с такими предосторожностями «Ник. Ив» и Саша ни разу, кажется, не воспользовались такой возможностью. Изредка выходила я или одна, или с Беневской, а иногда с кем-нибудь из нас Рашель.

Посетителей у нас тоже почти не бывало. В течение двух месяцев к нам заехал с каким-то поручением один Б. Н. Моисеенко («Опанас»).

Б. Н. был одним из наиболее энергичных и обладавших большой инициативой членов тогдашнего состава Б. О. Почти целиком именно ему принадлежала организация дела убийства великого князя Сергея Александровича.

Вслед за Б.Н. приехал сам «Иван Николаевич», так сказать, для инспекторского обзора нашей обстановки и работы. Кажется, именно он привез Зильбербергу письмо от его жены, которая находилась в то время с ребенком за границей. Помню радостное выражение лица Зильберберга, когда он сообщал нам, что его «дочка уже улыбается», хотя ей было не более месяца!

В этот приезд «Ивана Николаевича» разыгрался любопытный инцидент. Как-раз перед тем среди нас обсуждался вопрос в связи с обысками, произведенными на некоторых дачах в Териоках (о чем мы узнали из газет), что делать нам, если наше убежище подвергнется осмотру, хотя бы даже чисто случайному? Запасы динамита и гремучего студня были у нас значительны, хранили мы их тут же на квартире. Всяких других, материалов для снарядов имелось в наличии тоже достаточно, да вообще хорошо оборудованная мастерская была налицо. В нашем распоряжении имелись и револьверы. По тем временам этого было вполне достаточно, чтоб не только пойти на каторгу, но даже, как, например, тому же Зильбербергу, как «хозяину» мастерской, и на виселицу. Все мы сходились на одном решении: оказать сопротивление и погибнуть с честью.

«Иван Николаевич» приехал, настроенный заботливо и дружески — как обычно; нашел, что у нас все в порядке. Особенное внимание он обратил на Сашу, на ее болезненный вид; отечески журил нас, что мы ее не бережем, что работать ей приходится слишком много. Держался, словом, как товарищ, в полном смысле слова. Решил даже переночевать у нас, а утром ехать дальше. Обрадовал нас сообщением, что вскоре для участия в покушении на Дубасова понадобится наша помощь.

Позже, часов в 11, готовясь ко сну, мы невольно подняли разговор относительно нашего образа действий на случай обыска. К удивлению, «Ив. Ник.» энергично запротестовал против решения взорвать дачу, указывая, что мы не имеем права губить себя и что мы должны, наконец, считаться с тем, что находимся на финской территории. Он доказывал, что, при имеющемся у нас количестве взрывчатых веществ, мы не представляем силы разрушения, которое произойдет, — погибнет не только наш дом, но и окружающие постройки. Мы, стало быть, отплатим черной неблагодарностью всем финнам, не говоря о наших хозяевах. Нас как-то плохо убеждали его доводы, но в то же время мы чувствовали, что как будто нам необходимо подчиниться такому запрещению свыше.

«Иван Николаевич», несомненно, заметил, что надеяться вполне в данном случае на наше послушание едва ли можно. И вот тут произошла вторая неожиданность, еще более странная. Немного спустя после разговора, он заявил нам, что передумал и не останется у нас ночевать. На наши изумленные вопросы: куда он пойдет так поздно; поезда в Петербург подходящего нет; ночевать