Читать книгу - "Уильям Шекспир. Человек на фоне культуры и литературы - Оксана Васильевна Разумовская"

Алкивиаду, чтобы тот собрал войско и напал на город. Монолог полководца, безуспешно пытавшегося защитить в сенате своего осужденного за убийство солдата, перекликается с речами Кориолана, которого римская чернь заставляла демонстрировать боевые шрамы в обмен на пост консула:

Когда я сдерживал напор врагов,

Вы с жадностью считали барыши

И деньги отдавали под проценты,

А все мое богатство – только раны[259].

Оба героя были уверены, что, проливая кровь за отечество, заслужили какой-то «кредит доверия» у своих соотечественников, однако афинский народ представлен у Шекспира такой же неблагодарной и прожорливой «утробой», как римский плебс, и бывшим защитникам отечества ничего не остается, как покинуть стены родного города, вынашивая план отмщения. Шекспир показывает три варианта одного и того же чувства – разочарования – в разных степенях и формах выражения (желчная мизантропия у Тимона, деятельный гнев у Алкивиада, угрюмое озлобление у Кориолана).

Несмотря на сходство сюжетных линий и проблематики, общий источник (труды Плутарха) и близость времени написания, эти две пьесы – греческая и римская – заметно различаются творческим масштабом и художественным уровнем. «Кориолан» мог бы занять место в ряду великих трагедий, вместе с «Отелло» и «Королем Лиром», если бы Шекспир не поскупился в этой пьесе на монологи главного героя, позволяющие наблюдать эволюцию его душевного состояния, развитие внутреннего конфликта. Кориолан как персонаж не наделен таким уровнем рефлексии, как Гамлет или Макбет, ни в чем другом им не уступая. «Тимон Афинский» – куда менее значительная пьеса в шекспировском творчестве, к тому же очень неровная в художественном отношении. Предполагается, что в ее тексте немалая (если не главная) часть принадлежит молодому коллеге Шекспира, Томасу Миддлтону, которому на момент создания «Тимона» было около двадцати шести лет – чуть меньше, чем самому Шекспиру, когда он только начинал свою карьеру. Возможно, Шекспир, параллельно работавший над несколькими пьесами в эти годы, принял в создании этой драмы из греческой жизни лишь формальное участие, оставив Миддлтону основную порцию работы. Известно, что пьеса впервые увидела свет только в печатном виде в 1623 году; не исключено, что Шекспир не завершил текст, и Миддлтон дописал его уже после смерти драматурга, от чего она, безусловно, не выиграла.

2. «Кто тьму греха пройдет незаклеймен, а кто и за ошибку осужден…»[260]

Античная тема продолжает привлекать Шекспира на протяжении 1600-х годов, хоть он постепенно отходит от исторической конкретики, сохраняя в некоторых пьесах лишь условный колорит – римский или греческий. В драме «Троил и Крессида», написанной в начале десятилетия (возможно, одновременно с «Гамлетом» или сразу после него), Шекспир обращается к сюжету, который хоть и восходит к античной традиции, но за время своей «миграции» по странам Западной Европы успел измениться до неузнаваемости и «обрасти» новыми деталями и смыслами.

Отправной точкой в истории этого сюжета были не греческие мифы, как можно предположить, и не античные тексты, хотя описанные в драме Шекспира события примыкают к фабуле гомеровской «Илиады», но развиваются как бы параллельно ей. Троил – сын царя Приама – упоминается в тексте «Илиады» лишь единожды, когда его безутешный отец перечисляет своих погибших сыновей («Из них мне, увы, никого не осталось!.. Нет конеборца Троила»[261]). Никакие подробности личной жизни убитого Ахиллом юноши не упоминаются, а героини по имени Крессида у Гомера в поэме вообще нет. Это упущение решил исправить некий оставшийся безымянным сочинитель-мистификатор, живший в период раннего Средневековья (ок. V века) и, очевидно, пресытившийся заученными еще со школьной (или университетской) скамьи хрестоматийными трактовками античных мифов. От имени Дарета Фригийского – троянского жреца и участника легендарной войны – он пишет свою версию изложенных Гомером событий, озаглавленную «История падения Трои». В настоящее время филологи не сомневаются в том, что этот псевдоисторический трактат на латинском был подделкой, поскольку его древнегреческий оригинал так и не был найден, но средневековые ученые и писатели считали это произведение вполне аутентичным и достоверным свидетельством о Троянской войне (даже более достоверным, чем тексты самого Гомера) и черпали из него сюжеты для своих сочинений. Пару ему составляла еще одна искусная фальсификация– дневник Троянской войны, якобы написанный Диксисом Критским, еще одним непосредственным участником событий, но уже со стороны ахейцев, и переведенный на латынь в IV веке.

До того как во Франции распространился артурианский цикл легенд, основой куртуазных сюжетов служили античные сказания и мифы, поэтому хроники Дарета и Диксиса пользовались большой популярностью, и рассказанные в них истории любви героев, которых Гомер с Вергилием «обделили» вниманием, вскоре приобрели большую популярность у средневековых сочинителей. Французский поэт Бенуа де Сент-Мор по-своему переработал оба текста, сделав акцент на тех фигурах, которые у Дарета и Диксиса были уже обозначены, но все еще оставались в тени, и включил их в свою масштабную куртуазную поэму «Роман о Трое» (1155–1160). Правда, в его версии доблестный Троил был влюблен в Брисеиду (дочь греческого жреца Калхаса, которая в итоге предпочла ему Диомеда).

Крессидой она стала в поэме «Филострато» (1335–1340) Боккаччо, который позаимствовал этот сюжет из прозаического пересказа «Романа о Трое» на итальянский, выполненного поэтом и гуманистом Гвидо делле Колонне. Некоторые филологи полагают, что в этой поэме Боккаччо «зашифровал» историю своей несчастной любви к Марии Д’Аквино, которую во многих своих произведениях изображал под именем Фьяметты. Неудивительно, что в «Филострато» делается акцент на легкомыслии и неверности молодой красавицы, а страдания Троила описываются с особенным сочувствием. В финале поэмы Боккаччо позволяет себе высказаться в адрес ветреных женщин в откровенно осуждающем тоне:

Непостоянна женщина младая,

Она во многих сразу влюблена,

И, зеркалу не больно доверяя,

Кичится юностью своей она.

Красавица она, но не такая,

Как в том она сама убеждена.

И добродетели она не служит,

И, как листок, гонимый ветром, кружит.

Морализаторский пафос присутствует и у Джеффри Чосера, который перевел «Филострато» на английский язык, однако здесь уже не звучит пламенное негодование отвергнутого влюбленного. Чосер больше тяготеет к дидактике общего характера, от гневных инвектив и жалоб он переходит к аллегориям и философским рассуждениям. Кроме того, в его «Троиле и Крессиде» большую роль играют мотивы христианской любви и всепрощения:

Я до конца поведал все как было:

И страсть, и гибель юного Троила.

О юноши и девы, чьи сердца

Полны любви! Бегите от соблазна,

Склоняйтесь перед благостью Творца —