Читать книгу - "История одиночества - Дэвид Винсент"

быть как социальными, так и одиночными. Прогулка, игра в карты, собирание пазлов, рукоделие, уход за домашними животными, собирание марок, походы в кино, чтение – у всего этого была своя персональная и своя коллективная форма, причем между ними можно было перемещаться – или же концентрироваться скорее на одном конце спектра, чем на другом. В курении, как и в других увлечениях, важна была свобода выбора между модусами действия. Печально известный рекламный провал: в 1959 году была запущена новая марка под названием The Strand с изображением одинокого человека, который мог привлечь к себе внимание, лишь открывая пачку. Потребитель хотел видеть себя не вечным аутсайдером, а субъектом действия, который может сам выбирать, в чьей компании ему находиться[752]. Степень, до которой никотиновая зависимость угрожала свободе воли, не признавалась до 1980-х годов. Зато все знали о социальной привлекательности курения. Подраставшие мальчики хотели подражать в этом отцам[753]. Согласно большому исследованию «Массового наблюдения», проведенному в период расцвета потребления табака, начиналась эта привычка как форма имитации:

Примерно каждый второй курильщик приписывает свои первые эксперименты какому-то социальному мотиву: желанию подражать или произвести впечатление, обрести умение держаться в обществе, уверенность в себе или же избежать ощущения оторванности от коллектива. Не более трети называют схожие причины, говоря о продолжении курения в дальнейшей жизни. Женщины, которые, как правило, начинают курить в более позднем возрасте, чем мужчины, особенно подвержены социальному давлению; их первым шагом в курении часто является принятие предложенной сигареты, вторым – покупка пачки для ответного предложения; их инициация, как правило, проходит на вечеринках, общественных собраниях, а в военное время – в бомбоубежищах или медпунктах[754].

Переход от эпохи сигар и трубок к пачкам по двадцать сигарет демократизировал социальную функцию. Курительная комната в зажиточном доме или в лондонском клубе была местом мужского общения[755]. Она определяла мужскую сферу в противоположность женщинам, которые должны были быть не в состоянии терпеть клубы табачного дыма. Временное уединение ради сибаритского наслаждения ритуалом подготовки и выкуривания трубки или сигары одновременно определяло привилегированное положение этих мужчин и заряжало их энергией для новых достижений в общественной жизни. Писатель Джеймс Барри описал важные мелочи, характерные для таких практик. «Когда-то я был членом клуба для курильщиков, – вспоминал он, – где мы тренировались выпускать колечки. В конце года самый успешный из нас получил приз – коробку сигар. Да, были времена. Я часто думаю о них с тоской. Мы встречались в уютной комнате на Стрэнде. Как хорошо я до сих пор это вижу; всюду лежат расписания, с помощью которых мы могли раскуривать наши трубки»[756]. В эпоху Woodbine такие групповые ритуалы чаще проводились в кафе и пабах. Как заметил Стивен Грэм, «нет сомнений в том, что курение в компании – это этикет. Оно дает ощущение единства и вместе с тем является источником определенного удовольствия»[757].

Такой доступный жест, как предложение сигареты, помогал преодолеть разрыв между знакомством и дружбой. Моменты неловкости скрадывались паузой в разговоре для прикуривания или затяжки. В отличие от трубки, которую нельзя разделить, или дорогостоящей сигары, сигарета легко превращалась из личного удовольствия в социальное[758]. К середине XX века она была частью ритуального действия на всех уровнях экономики и в любом месте отдыха. «Курение, – отмечали в «Массовом наблюдении», – является эффективным средством в завязывании знакомств, в облегчении контактов как в деловых, так и в формальных случаях, создающим общую атмосферу расслабленности»[759]. Потребность в таких жестах возросла в военное время. На фронте сигареты были валютой и инструментом, укрепляющим товарищеские отношения в условиях скуки и опасности[760]. В тылу они возмещали разнообразные угрозы сетям близости и дружбы. «Многочисленные текущие опросы, – сообщали в «Массовом наблюдении» в 1941 году, – показывают, что в настоящее время многие люди особенно нуждаются в социальных контактах и социализированных интересах, которые стали менее доступными и более желанными из-за войны. Здесь курение вновь выступает как своего рода разрешение или замена»[761].

Эти опросы почти не предвещали эпидемиологических исследований, которые Ричард Долл и его коллеги начали публиковать в 1950 году. Уже давно продолжались протесты и врачей, и некурящих, говоривших о запахе, гигиене и различном воздействии на здоровье, но ни зависимость, ни рак в исследованиях масштабов военного и послевоенного потребления табака не фигурировали[762]. «В глазах врачей, – гласил доклад «Массового наблюдения» за 1949 год, – …сигарета представляет собой возможный источник плохого самочувствия и инфекционной болезни, и были проведены многочисленные эксперименты, чтобы доказать или опровергнуть возможные пагубные последствия вдыхания, сверхкрепкого табака и т. д. По большей части такие эксперименты не привели к существенным выводам, по крайней мере консультанты страховых компаний не считают, что курение вредит здоровью»[763]. Долгая борьба за признание связи курения с раком легких и другими смертельными заболеваниями в конце концов привела к сокращению потребления табака до нынешних показателей: чуть менее 20 % мужчин и 15,3 % женщин[764]. Существовавшая в середине XIX века связь с доходами поменялась на противоположную: те, кто зарабатывает меньше 10 000 фунтов стерлингов в год, курят в два раза чаще, чем те, кто зарабатывает свыше 40 000 фунтов. Растущее медицинское и социальное неодобрение, подкрепленное законами 2006 и 2007 годов о запрете курения в общественных местах, повлияло на дух содружества среди курильщиков[765]. Кучкующиеся в дождь и ветер на специально отведенных для них площадках под открытым небом, они связаны теперь общим ощущением преследования.

Тем не менее, несмотря на аспекты социальной связанности, сигару, трубку или сигарету всегда курили в одиночку. На протяжении всей современной эпохи в культуре потребления табака отмечалась связь между ним и одиноким потребителем. «Люблю тебя, – признавался капитан Марриет в 1832 году, – неважно, предстаешь ли ты в форме сигары или в сладком благоухании растворяешься в миршамовой чаше; моя любовь к тебе сильнее, чем любовь к женщине! Ты – мой спутник в одиночестве»[766]. В отличие от многих других развлечений, здесь не было и речи о создании чего-то нового, что можно было бы затем вместе с кем-то использовать. От курения остается лишь пепел. Эту активность можно рассматривать в противопоставлении умножающимся формам социальности. Рост курения сигарет происходил параллельно с расширением коллективных форм досуга. «Во все более контактном мире», – сообщали в «Массовом наблюдении»,

где все меньше и меньше привычек и увлечений являются полностью индивидуальными – мы отдыхаем в больших кинотеатрах и театрах, едим в больших ресторанах и даже склонны жить со все большим числом людей в одном и том же здании, – сигарета остается для большинства людей удовольствием, которое,