Читать книгу - "Пржевальский - Ольга Владимировна Погодина"

борьба с нуждой, голодом, холодом наложила печать апатии и угрюмости на характер несчастного: он никогда почти не смеется. Умственные способности также не идут далее того, сколько нужно, чтобы поймать рыбу или утку, да исполнить другие житейские заботы. Иные даже считать не умеют далее сотни, быть может, и того менее. Впрочем, некоторые из лобнорцев, более цивилизованные, достаточно хитры и плутоваты в обыденных случаях жизни….

Магометанская религия, которую исповедуют все каракурчинцы, слабо укоренилась между ними. По крайней мере, я ни разу не видал совершения намаза, да и во всем Лобноре нет ни одного ахуна. Молитвы при обрезании, браке и погребении совершает, часто заочно, грамотный сын местного правителя…

В брак женщины вступают лет в 14–15; мужчины в том же возрасте или немного старше. Впрочем, просватывание совершается гораздо раньше, когда жених и невеста имеют еще не более десяти лет. За невесту платится ее родителям замечательный калым, т. е. выкуп: 10 пучков кендырного волокна, 10 связок сушеной рыбы и сотня или две уток. Распутство сильно наказывается, но муж может прогнать свою жену и взять себе другую. По смерти мужа, жена поступает к его брату или кому-либо из близких родственников покойного. Вообще положение женщины еще более тяжелое, нежели мужчины. Правда, жена — хозяйка дома, но над чем хозяйничать, когда почти все имущество или носится на себе, или ежедневно съедается. В отсутствие мужа жена осматривает сети; на ней одной лежит трудная работа приготовления кендырной ткани; жена также помогает мужу собирать тростник для топлива и построек.

Таково житье злополучных лобнорцев, неведомых для всего остального мира и не знающих про него. Сидя в сырой тростниковой загороди, среди полунагих обитателей одной из деревень Кара-курчина, я невольно думал: сколько веков прогресса отделяют меня от моих соседей? И как велика сила человеческого гения, если из подобных людей, каковыми, по всему вероятию, были и наши далекие предки, могли сделаться нынешние европейцы! С тупым удивлением смотрели на меня лобнорские дикари, но не менее того интересовался и я ими. Было слишком много манящего и оригинального во всей окружающей обстановке среди далекого, неведомого озера, в кругу людей, живо напоминавших собою примитивный быт человечества…»

Что ж, те из читателей этой книги, кто читал Д. Дефо и Р. Киплинга, без труда услышат знакомые интонации. Теория эволюции Дарвина пустила глубокие корни в сознании всех образованных людей, причислявших себя к европейской цивилизации и на тот момент воспринималась не просто естественно — такой взгляд на мир ощущался современниками (и, само собой, истовым исследователем Пржевальским, поклонником Ливингстона и прочих первооткрывателей) как строго научный взгляд передового, просвещенного человека. Биография же призвана беспристрастно раскрыть характер этого несомненно великого человека со всеми заблуждениями и предрассудками, свойственными ему и его эпохе, — хотя бы для того, чтобы читающие эти строки ярче ощутили заблуждения и предрассудки современности.

* * *

Весь февраль и первые две трети марта были проведены Пржевальским на берегу Лобнора — и это была шестая по счету весна, посвященная им орнитологическим исследованиям на обширном пространстве Восточной и Средней Азии — от озера Ханка в Маньчжурии до Лобнора в Восточном Туркестане.

Экспедиция поместилась на берегу Тарима, как раз возле западного края самого Лобнора, в одной версте от небольшой деревни Абдаллы, где пребывал лобнорский правитель Кунчикан-бек. Этому старику, весьма живому и деятельному, притом без малейшей седины, было тогда 73 года; одному из его советников исполнилось 91 год, другому — 93 года; оба были еще вполне бодрыми и совершенно здоровыми. Последний (отец проводника экспедиции Эркиджана), будучи страстным охотником и рыболовом, до сих пор подолгу ловил рыбу в холодной весенней воде без всякой простуды.

По своей привычке Пржевальский записывал местные легенды, одна из которых повествовала о бегстве части лобнорцев от какой-то напасти в Керию. Тамошний владетель, подозревая в них злоумышленников, решил испробовать простоту пришельцев. Он велел им подать для угощения два блюда — одно с черными ягодами шелковицы, другое с черными жуками. Лобнорцы стали есть жуков вместо ягод, тогда князь оставил свои подозрения и поселил беглецов в деревне Кагалык близ Керии. С тех пор жителей этой деревни звали «конгузлык» — «жуковые люди».

Едва 3 февраля исследователи достигли берега Лобнора, как встретили появившихся здесь, вероятно, несколькими днями раньше, чаек и лебедей. На следующий день показались первые прилетные турпаны, красноноски и серые гуси, a еще через день — шилохвости, белые и серые цапли. Вслед за этими первыми гонцами, с 8 февраля, начался огромный валовой прилет уток двух пород — шилохвостей и красноносок.

«Целые дни, с утра до вечера, почти без перерыва, неслись стада — все с запада-юго-запада и летели далее к востоку, вероятно, отыскивая талую воду, которой в это время было еще очень немного. Достигнув восточного края Лобнора и встретив здесь снова пустыню, прилетные утки поворачивали назад и размещались по многочисленным, еще закованным льдом, озеркам и заводям Лобнора. В особенности много скоплялось птицы там, где на грязи растут низкие солянки, чего именно всего обильнее и было вблизи нашей стоянки. Сюда каждодневно, в особенности с полудня до вечера, сбирались такие массы уток, что они, сидя, покрывали, словно грязью, большие площади льда, поднимались с шумом бури, а на лету издали походили на густое облако. Без преувеличения можно сказать, что в одном стаде было тысячи две, три, быть может, даже четыре или пять тысяч экземпляров. И такие массы встречались вблизи друг друга, не говоря уже о меньших стайках, беспрестанно сновавших во всех направлениях… Не десятки, не сотни тысяч, но, вероятно, миллионы птиц явились на Лобнор в течение наиболее сильного прилета, продолжавшегося недели две, начиная с 8 февраля…»

Наблюдение весеннего пролета на Лобноре дало ученым новые доказательства тому, что пролетные птицы летят не по кратчайшему меридиональному направлению, а выбирают более выгодные, хоть и окольные пути. Все без исключения стаи, являвшиеся на Лобнор, летели с запада-юго-запада, реже с юго-запада или запада; ни одной птицы не было замечено прямо с юга от гор Алтынтаг. Подобное явление указывало на то обстоятельство, что пролетные стаи, не решались пуститься из Гималаев прямо на север, через высокие и холодные тибетские пустыни, но перелетают эту трудную местность там, где она всего уже.

Осенью, по словам местных жителей, отлет происходил в том же направлении. Нетрудно догадаться, что с началом валового прилета уток, к мальчишеской радости нашего героя, начались и каждодневные охоты за ними.

Однако, как быстро шел валовой прилет птиц на Лобноре, так скоро он и окончился. Озеро снова опустело — по крайней мере, по сравнению с февралем. Зато оставшиеся для гнездования