Читать книгу - "Психические расстройства. Шизофрения, депрессия, аффективность, внушение, паранойя - Эйген Блейлер"

что вы не поверите мне, но я уверяю вас, что четырехлетний ребенок по своей собственной инициативе и в этой самой последовательности задавал мне вопросы, а последним вопросом, который сделал бы честь философу, поставил меня в тупик. Если бог находится везде, то я должен был теперь сказать, есть ли он также в тех цветах, которых новее нет в действительности и которые видны лишь в зеркале. В ответ на это я и жена громко рассмеялись. Девочка смущенно посмотрела на нас: что ж тут смешного? Она хотела проверить мою хваленую мудрость. «Значит ты, папа, знаешь больше, чем я?». – «Я знаю, что ты скверный молокосос». Она задумалась на одно мгновение, потому что она весьма честолюбива, и сказала наконец: «Сосать молоко вовсе не стыдно, каждое маленькое животное сосет молоко».

Такой же аффективной реакцией является и ложь маленьких детей. Странно, что находятся такие воспитатели, которые не только испытывают моральное возмущение по поводу этих явлений, но и удивляются, как они могут иметь место в несложной детской психике. Однако, когда у ребенка спрашивают, взял ли он яблоко, и он знает, что если он ответит на этот вопрос утвердительно, то он будет наказан, а что если он ответит на это: вопрос отрицательно, то не будет наказан, то в этом случае могут возникнуть две формы реакции. Одна из них заключается в том, что он съел яблоко и что необходимо в этом признаться; другая это – примитивная аффективная реакция, что нужно избежать чего-то неприятного. Таким образом, ребенок без особой моральной тренировки обычно следует своему аффекту, своему инстинкту, подобно тому как он кричит и извивается, когда ему хотят сделать болезненную физическую операцию, причем совершенно бесполезно приводить ему логические доводы, что эта болезненная процедура принесет ему в будущем пользу. Удивляются также тому, что негр категорически отрицает воровство, в которое он вчера при других обстоятельствах признался. Для негра в этом нет никакого противоречия. Вчера он не понимал последствий своего признания или он ожидал прощения, а иногда и восхищения его поступком; сегодня же он видит, что он будет наказан. Из этого вытекает его поведение, и он так же вправе удивляться непонятливости европейца, как и европеец удивляется ему. Если мы обратимся к животным, то увидим, что и собаки, например, умеют лгать.

Отговорки часто возникают, подобно лжи, следуя аффективному побуждению; привести отговорку гораздо легче, чем сказать правду, и отговорки отличаются иногда даже у маленьких детей удивительной сложностью.

Это поведение станет более понятным, если уяснить себе, что примитивная натура вообще не проявляет себя без аффективного основания. Язык является для нее ничем иным, как слугой желания. Такая натура весьма далека от мысли объективно констатировать сущность дела в словах. Ребенок высказывается о том, что его интересует, что окрашено для него положительной или отрицательной эмоцией. Если потребовать от ребенка констатирования факта вне такой связи, то он легко отказывается от этого. Собирание свидетельских показаний и опрос детей и дикарей не удается, потому что они отвечают не то, что соответствует фактам, руководствуясь своим чутьем, они говорят то, чего желает и чего ожидает от них расспрашивающий. В данном случае ответ обусловливается тоном вопроса, а не его содержанием. Если маленькие дети недостаточно понимают заданную им задачу, то в большинстве случаев они отвечают наугад. При таких условиях нередко приходится слышать «я не знаю»; этот оборот речи означает у детей гораздо больше, чем «я не могу ответить». На арифметическую задачу они в большинстве случаев отвечают первым пришедшим в голову числом и не могут понять, почему этот ответ находят неудовлетворительным. На вопрос, какая из двух линий больше, они отвечают, например, тем, что показывают на промежуток между линиями: если дать иглы из одной коробки и спросить, какая из них тяжелее, то они не сравнивая их; выбирают наугад одну из них и говорят, что она является более тяжелой. Такие реакции снова имеют место при шизофрении, но чужды взрослому нормальному человеку.

Прирожденный характер аутистических форм мышления обнаруживается особенно четко в символике. Последняя отличается повсюду невероятным однообразием, от человека к человеку, из века в век, от расы к расе, от сновидения вплоть до душевной болезни и до мифология. В основе многих сотен сказаний лежит ограниченное число мотивов. Одни и те же немногие комплексы всегда даю повод к символике, и средства для выражения их точно также одинаковы. Птица, корабль, ящичек, который приносит детей и доставляет умирающих в первоначальное таинственное место, злая мать (мачеха) и т. д. всегда повторяются и повсюду обозначают одно и то же. Представление о круговороте жизни, в силу которого старые люди, уменьшаясь или не уменьшаясь в своем объеме, снова попадают в чрево матери или в другое место, откуда появляются дети, встречается еще и в настоящее время в самостоятельно выработанном мировоззрении двухлетнего ребенка; это же самое представление встречается и в мифах и сказаниях, созданных тысячи лет тому назад. Другие представления которые родители навязывают ребенку, не ассимилируются и остаются без всякого влияния на аутистическую фабуляцию, которая возникает и закрепляется иногда у детей, находясь в сознательном противоречии с родительским авторитетом.

Символы, известные нам из очень древних религий, мы вновь находим в бредовых образованиях наших шизофреников вне всякой связи с канувшими в вечность мирами. Разумеется, и в данном случае было бы неправильно говорить о прирожденных идеях; однако, каждый интересовавшийся этим вопросом не может отделаться от подобного представления, и во всяком случае в аутистической символике существует прирожденное всем людям направление идей.

Однообразие аутистического мышления издавна бросалось в глаза также и в психопатологии бредовых систем. Может быть, мы здесь найдем тот ключ, который объяснит нам также и удивительное однообразие символики. И в последнем случае речь идет точно также об аффективных механизмах, хотя они оказывают несколько иное действие чем те, которые непосредственно определяют направление бреда. Здесь аффекты допускают лишь такое мышление, которое соответствует их духу. При символике аффективная окраска управляет течением ассоциаций. По крайней мере, мы видим, что в качестве символов мужских гениталий встречаются (при шизофрении исключительно, а в сновидении преимущественно) такие предметы, которые не только имеют какое-нибудь внешнее сходство с тем, что они должны обозначать, но которые возбуждают в то же время и некоторый страх. Следовательно, эмоциональный тон должен служить в данном случае связующим аффективным звеном. Можно ли обобщать это наблюдение и насколько это допустимо – это мне еще не совсем ясно. Этому способствует еще и то обстоятельство, что первоначальная ситуация всегда остается одинаковой. Так, например, ни в одном случае нет недостатка в