Читать книгу - "Поездка в Хиву - Фредерик Густав Барнаби"

Меня весьма забавляло наблюдать за тем, как мой маленький караван трогается со своих стоянок. Первым выезжал проводник, облаченный в длинный темно-красный халат, сменивший домашнюю одежду, в которой он отправился в дорогу. Этот халат, подбитый овчиной, был туго подпоясан широким голубым кушаком; высокая черная шапка с острым верхом венчала лицо цвета бронзы. На боку у проводника болтался клинок в ножнах, используемый вместо плети, чтобы подгонять жеребца, уставшего к этому времени от бесконечного преодоления снежных завалов.

Затем следовала еще более забавная фигура – туркменский погонщик верблюдов. Он ехал на ослике, купленном перед самым отъездом из Казалинска; длинные ноги наездника почти касались земли, а сам он был закутан в драный халат, больше похожий на кусок старого турецкого ковра. Голову украшала белая овчинная шапка в форме ведра. Обувался он в огромные сапоги, предварительно обмотав ноги толстыми портянками. На руку себе он накручивал конец длинной веревки, за которую вел гигантского верблюда, шагавшего следом за осликом.

На спине верблюда, раскинув руки и ноги, возлежал мой татарский слуга, засыпавший, как правило, едва мы пускались в дорогу. Чтобы не свалиться, он привязывал себя к мешку с зерном. Два других верблюда замыкали караван, и вся эта кавалькада отбрасывала причудливые тени на сияющий снежный покров, который преломлял и делал в тысячу раз диковинней вид моей странной команды.

Мы приближались к пересохшему руслу Яны-Дарьи. Пустыня в этих местах прежде была густо населена; безжизненную ныне почву орошали многочисленные каналы, и здесь до сих пор живы люди, слышавшие от своих старших о былом процветании этого региона.

Говорят, что причиной превращения этой некогда плодородной равнины в абсолютную пустошь послужило решение прадеда нынешнего хивинского хана построить дамбу у слияния рек Яны-Дарья и Сыр-Дарья, чтобы препятствовать продвижению русских на Хиву, так как те, по его мнению, могли воспользоваться их общим бассейном. С тех пор воды Сыр-Дарьи более не питали ее притока; русло постепенно пересохло, и жители этой когда-то богатой местности начали тысячами перебираться на земли по другую сторону Аму-Дарьи.

Некоторое время спустя, уже после того, как русские основали Перовский форт, дамбу разрушили, и Яны-Дарья вновь стала орошать регион. Однако Сыр-Дарья к тому времени обмелела уже настолько, что пароходы из Аральского моря едва могли подняться по ней до Ташкента. Старый канал снова перекрыли, и тысячи акров ранее плодородной территории теперь являют собой высохшую пустыню.

От Яны-Дарьи мы проехали без остановки шестьдесят верст, то есть сорок миль. Должен отметить поразительную выносливость киргизских лошадей. К этому моменту мы проделали путь в триста миль, а мой миниатюрный скакун, невзирая на свое сходство со скелетом, вез меня так же бодро и весело, как в тот день, когда мы выехали из Казалинска, причиной чему, возможно, служила перемена корма с травы на ячмень. Во всем касающемся хода мы склонны очень высоко оценивать английских коней, и это вполне заслуженно; но, когда речь заходит о выносливости, я весьма сомневаюсь в том, что наши крупные сытые лошади смогут конкурировать со своими мелкими полуголодными сородичами из Киргизии. Это обстоятельство нужно крепко держать в уме на случай дальнейших осложнений на Востоке.

Снега у нас на пути становилось все меньше, он попадался лишь в виде тонких проплешин; песок повсюду, куда хватал глаз, оголился и под лучами яркого солнца напоминал океан расплавленного золота, испещренного серебряными островками. Вскоре и они исчезли; снег совершенно пропал, и перед нами, позади нас и вообще везде простиралось бескрайнее море песка.

Не стоит, впрочем, полагать, что вместе со снегом улетучился и мороз. Двухдневный переход по оголившейся почве оказался самым тяжелым за все время нашего путешествия. Столбик термометра опустился до тридцати градусов ниже нуля, а ветер стал пронизывающим, как никогда прежде, – стоило на секунду снять перчатки, и руки немели, а пальцы отказывались подчиняться. В этом отношении моим спутникам в их восточных одеяниях без пуговиц повезло гораздо больше, нежели мне; если доводилось расстегнуться, пальцы тут же теряли гибкость, и, чтобы снова застегнуть верхнюю одежду, приходилось прибегать к помощи моего низенького татарина.

На подъезде к местечку, известному у киргизов под наименованием Камстакак, мы пересекли окруженную барханами возвышенность. Она являла собой гигантский природный амфитеатр округлой формы с диаметром никак не менее пяти миль. В центре этого плато находился пресный водоем, пополняемый за счет дождей, частых здесь в период с февраля по апрель. Мы обильно запаслись льдом, вырубив его топорами, и разместили эти массивные блоки на спине одного из верблюдов, чтобы не остаться в дальнейшем без воды.

Повсюду снова стали появляться признаки растительности. Тут и там нам попадался валежник. Кустарник здесь был гораздо крупнее, и общий характер ландшафта свидетельствовал в пользу того, что мы подъезжаем к более плодородным землям. Впервые за всю дорогу от Казалинска стали заметны следы диких зверей. Дорогу нам то и дело перебегали зайцы, и стада пугливых, как серны, сайгаков мчались прочь при первых звуках нашего приближения. По общему мнению, здесь в изобилии водились фазаны, и время от времени мы действительно видели этих птиц, улепетывающих от нас подальше в поисках убежища в густом кустарнике.

Вплоть до сего момента все шло гладко в моем караване, и никто ничем не болел; однако этому счастливому положению дел суждено было прекратиться, поскольку погонщик верблюдов стал проявлять серьезные признаки нездоровья. Несколькими годами ранее он подцепил в Бухаре лихорадку, и болезнь периодически возвращалась. Он сильно стонал, не мог даже смотреть на еду, а все его попытки взобраться на ослика заканчивались неизбежным падением. Нам не оставалось ничего более, как привязать его к одному из верблюдов и продолжать переход, пока бедный малый корчился от боли при каждом движении животного. Я предлагал больному хинин, но он испытывал настоящий ужас перед лекарствами, заявив, что полегчает ему только после встречи с муллой, который избавит его от беса.

Туркмены и другие кочевые народы в степи часто приписывают болезни проискам дьявола, считая вслед за древними расами, что излечение возможно лишь после того, как исполненный святости человек изгонит из них демона, а вместе с ним и недуг. В итоге погонщик всю ночь жутко стонал и пребывал в состоянии такого упадка, что я начал всерьез опасаться, довезем ли мы его живым до аула нашего проводника.

Проехав по степи после пресного водоема еще двадцать миль, мы прибыли в селение Каракол. К западу от