Читать книгу - "Василий Мудрый - Николай Иванович Смирнов"

и захватила зима. Боясь, чтобы немцы не напали на их след, они засели в землянке. Шли к концу продукты. Но пойти за ними в ближайшие деревни не решались. На счастье, прямо на их пост вышел красавец-лось. Голодному, как говорится, не до опаски. Лося завалили. Неожиданная добыча помогла продержаться еще несколько недель. Но вот кончилось мясо, и снова наступили голодные дни, когда пришлось «использовать» в пищу кожаные элементы экипировки. В это время и наткнулась на них группа генерала Константинова. Заметив тропинку на снегу, Константинов с несколькими бойцами пошел по ней. Она вывела к колодцу и от колодца шла дальше, в глубь леса.

Наметанным командирским глазом генерал уже заметил людей, лежащих на снегу с винтовками. А они между тем приготовились отдать свою жизнь подороже.

— Да не стреляйте, товарищи! Мы партизаны! — крикнул Константинов. — Не лежите в снегу, братцы, простудитесь!

И эта шутка в столь напряженной обстановке убедила лучше всяких других слов.

Так попали к генералу житковичские ребята. Рассказывали они о своем голодном сидении, смущаясь и ругая себя за такое поведение. Впоследствии все они хорошо воевали».

СНОВА НА ПИНЩИНУ?

Из дневников В.З. Коржа: «Настал момент, и я откровенно поделился с Василием Ивановичем Козловым своими планами на будущее.

— Обстановка меняется, — говорил я ему. — Зима объединила и оказалась не злым врагом, а союзницей. Мы выстояли, потому что были вместе. А сейчас надо закрепить зимние успехи. Для этого целесообразнее всего рассредоточиться и заняться повсеместной организацией новых партизанских отрядов. Так что больше вы меня уже не считайте состоящим в своей «семерке».

— Ты что же, бросаешь нас и хочешь без всякой на то команды идти на запад? — раздраженно поставил вопрос Козлов. В голосе его чувствовалась нешуточная обида.

— Да, Василий Иванович, извини и не обижайся. Так надо. Для всех нас! Тем более, что началось шатание в оперативном руководстве. А единым кулаком еще столько боевых задач можно было бы решить. Но у вас теперь есть хороший военный руководитель. Генерал Константинов. Дивизией командовал, при завершении рейда хорошо себя зарекомендовал. Да и сами вы опыта поднабрались. Справитесь и без нас. Здесь, на Любанщине, места уже партизанские. А нам надо дальше осваивать Пинщину. Там еще в смысле партизанском — целина. А народ — замечательный. Ждут меня там…

Я не говорю о какой-нибудь кучке мерзавцев-предателей… О народе ведь нашем речь идет. Такой для меня был приказ с первых дней войны…

Слушал меня Козлов, слушал, и лицо его все больше хмурилось. Так ему, видно, наш уход в родные края серпом в горле стал.

— Смотри, как бы тебе это боком потом не вышло. Да и генерал-то твой еще не проверенный, дивизия — одно, партизанские отряды — другое.

— Вот только не надо меня, Василий Иванович, стращать! Я уже «пуганый». А генерала, коль хочешь, давай еще раз проверим, — предложил я. — Посмотрим, как он в партизанских делах разбирается. Пусть разобьет Постольский гарнизон. А?

— Ну что ж, пусть попробует! — согласился Козлов.

Тут же мы пригласили Константинова. Я доложил оперативную обстановку: в Постолах стоят 100 гитлеровцев. Имеют они такое-то вооружение, такие-то огневые точки. Мое мнение — поручить руководство операцией генералу Константинову, что и было сделано. Он полностью разработал и ее план.

А через день, проделав 20 километров уже трудной для саней дороги, мы были у гарнизона. В восемь часов утра по команде генерала Константинова партизанские цепи при поддержке станковых пулеметов, ударивших по укрепленным точкам врага, с могучим «Ура!» пошли в атаку.

Ошеломленные немцы, некоторые в одном белье, выскакивали из домов. Ворвавшиеся на улицы поселка партизаны в упор расстреливали их. Группа немцев засела в кирпичном здании лесозавода. Но и их выбили оттуда быстро. Лесозавод, как ни жаль, подожгли. Нельзя было оставлять его оккупантам.

После разгрома гарнизона мы проехали по ближайшим деревням: Дьяковичи, Рог, Князь-озеро, Писаревичи. Это был как бы парад партизанских сил. По ходу нашего дальнейшего движения мы столкнулись с отрядом эсэсовцев-латышей. Во время этой стычки я лично уничтожил из автомата четырех эсэсовцев, чем спас положение нашего отходившего отряда. Не меньшее количество незваных «гостей-латышей» было ранено…

А потом В.И. Козлов с отрядами М.П. Константинова, Н.К. Розова, А.И. Далидовича, А.И. Патрина повернул на Любанщину. А мы остались на Старобинщине, в местах, хорошо знакомых нам по трудному 1941 году. Но тогда нас, после ухода группы «парторга» Положенцева, было тридцать. А теперь отряд насчитывал свыше 300 бойцов. Рядовые сорок первого уже командовали отделениями, взводами, ротами…

Родимая Старобинщина встретила партизан тепло. Здесь нас знали и помнили. Помнили по-доброму. Никогда и крошки хлеба не брали мы насильно, как ни тяжело приходилось. Исключение — только дома изменников, предателей, и крестьяне хорошо помнили это. Немцы могли сколько угодно трубить о «бандитах-партизанах». У народа было о нас свое мнение, которым мы свято дорожили. Новичкам, приходившим в отряд, строго внушали правила морального кодекса партизана: мало быть смелым в бою, надо быть другом каждого крестьянина, его защитником, его совестью.

С апреля 1942 года мы начали расширять партизанское движение на запад, в Краснослободском, Ленинском, Лунинецком, Ганцевичском и других районах…»

Однако спустя всего десятилетие события, связанные со ставшим знаменитым, санным рейдом, получили неожиданную и несправедливую в отношении Коржа мемуарную интерпретацию. Дело в том, что к тому времени широким потоком начали появляться воспоминания о войне и партизанской борьбе ряда партийных и советских руководителей. С чем-то в их оценках событий можно было соглашаться, что-то имело неизбежную идеологическую и лозунговую печать того времени, где-то не всегда правомерно выпячивалась роль партии. Но большинство авторов старалось, насколько это тогда было возможно, придерживаться документальной канвы изложения.

Василию Захаровичу Коржу в этот сложный послевоенный период было, мягко говоря, не до написания мемуаров. Не собирался он и посягать на чью-либо в целом заслуженную славу, огульно осуждать отдельных государственных и партийных деятелей, на счету которых были заслуги перед государством.

Но неправды, несправедливости, шельмования и незаслуженного унижения Корж простить не мог. Да и в дневниках своих он старался писать о том, что реально было в жизни и во взаимоотношениях между людьми. Но об этом речь пойдет несколько позже…

И вот 23 января 1952 года Василий Захарович Корж, буквально «взорвавшись», пишет письмо уважаемому им человеку, первому секретарю ЦК КП(б) Белоруссии Николаю Семеновичу Патоличеву, а копию этого письма отправляет председателю Президиума Верховного Совета БССР В.И. Козлову. Что же произошло?