Читать книгу - "Новый мировой беспорядок и индийский императив - Шаши Тарур"

к тому, что Европа и Америка откажутся от своих нормативных установок. В результате Запад оказался нерешительным, неуверенным и неспособным сформировать универсальную международную повестку дня.

Премьер-министр Венгрии Виктор Орбан является, пожалуй, примером А в путинском перевороте. Под его руководством Венгрия претерпела масштабную трансформацию из либерального государства в марионетку Путина в ЕС; он яростно критикует санкции ЕС против России и приступил к реализации крупных энергетических проектов с этой страной. Орбан также поддерживает российские нарративы "этнической однородности", противопоставляя христианство исламу, что является явным отрицанием европейского мультикультурализма. Россия успешно поддержала, без какого-либо военного вмешательства, приход к власти целого ряда нелиберальных демократов - от самого Орбана до Марин Ле Пен во Франции.

В то же время Москва вместе с другими ревизионистскими державами, такими как Китай, вкладывает средства в создание новых региональных институтов, способных выступать в качестве нормативного буфера против Запада: например, Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) объединяет Китай, Россию, четыре центральноазиатских государства, а в последнее время - Индию и Пакистан. ШОС регулярно выступает с публичной критикой "американского империализма" и навязывания его норм другим странам. ШОС провозглашает "уважение к цивилизационному разнообразию" или "шанхайский дух", регулярно отвергая навязывание демократических и       свободно-рыночных условий в рамках глобального       управления. Как и БРИКС, ШОС провозглашает уважение государственного суверенитета и невмешательства, способствует "демократизации международных отношений". На востоке исламский мир охвачен бурной катастрофой, которой, похоже, не будет конца. Весь регион переживает кризис управления: на значительных участках карты господствуют терроризм и извращенные проявления национализма. Во многих странах практически полностью рухнула государственная власть, а во всем мусульманском мире - в Ливии, Йемене, Газе, Ливане, Сирии, Ираке, Афганистане, Нигерии, Мали, Сомали - существует реальная возможность того, что многие из этих государств вообще выпадут из международной системы, не считая себя таковыми. Религия превратилась в оружие, а политические, сектантские, идеологические и геополитические споры и соперничество слились в бесконечную спираль цивилизационных войн. Сирия и Ирак - "нулевая площадка" для этих потрясений - стали символами распадающейся государственности, втянутой в конфликты и манипулируемой огромным количеством внешних сил.

Несомненно, одним из главных источников этого кризиса стали сами Соединенные Штаты, чьи катастрофические интервенции в регионе после событий 11 сентября вызвали идеологический запал против Запада, что, по-видимому, подтверждает тезис Сэмюэля Хантингтона о "столкновении цивилизаций". Отчасти эта реакция носит культурный характер. По словам Корал Белл, "США стали "Великим сатаной", потому что они стали "Великим искусителем", соблазняя молодежь исламских общин уйти от своих традиционных устоев к более расслабленным и вседозволенным устоям современного Запада. Во многих отношениях Ближний Восток является свидетельством глупости империи и высокомерия гегемонии. От Косово до Сомали и Ливии, прикрываясь идеями глобализма и демократии, Соединенные Штаты вмешивались в дела, которые не имели прямого отношения к их интересам национальной безопасности. На Ближнем Востоке эти неустойчивые усилия привели к тому, что Америка оказалась втянута в один из самых затяжных конфликтов, в которых она когда-либо участвовала. Возникновение ИГИЛ и его идеологическое неповиновение нормам и правилам Вестфальского мира само по себе вызывает тревогу; и даже после его гибели его призыв к созданию панисламского халифата, неизбежно усиленный Интернетом, несомненно, найдет отклик у молодых, разочарованных мусульман по всему миру.

В Азии региональный баланс сил завяз в нелегком противостоянии между Китаем и США, а другие региональные державы так или иначе подстраховываются. Для многих в этом нет ничего неожиданного; сингапурский лидер Ли Куан Ю прозорливо заметил, что «масштабы смещения Китаем мирового баланса таковы, что мир должен найти новый баланс... Невозможно делать вид, что это просто еще один крупный игрок. Это самый крупный игрок в истории мир». На протяжении десятилетий многие азиатские государства интегрировались с Китаем в экономическом плане, полагаясь при этом на США в вопросах военной безопасности. Сегодня эта "двойная иерархия" находится под угрозой срыва: В условиях неопределенности американской внешней политики Пекин стремится к полному господству в Азии и значительному влиянию на остальной мир, что является уточнением его исторической роли "срединного царства" в XXI веке. Хотя большинство азиатских государств пытаются "спрятаться" между двумя конкурирующими системами, они оказываются в затруднительном положении, все больше раскалывается на части: одни не видят альтернативы согласию с правлением Китая, другие отказываются полностью отказаться от порядка, основанного на правилах.

 

 

НОРМАТИВНЫЙ СДВИГ

 

Доминирование одной великой державы, - пишет американский исследователь Роберт Кеохейн в своей широко известной книге "После гегемонии", - может способствовать порядку в мировой политике при определенных обстоятельствах, но не является достаточным условием, и мало оснований считать его необходимым. Действительно, на многих исторических этапах государства и сообщества сталкивались с проблемой создания стабильного международного порядка. Чаще всего катализатором этих переломных моментов становятся конфликты, разрушающие сложившиеся порядки. Такими важными переломными моментами стали обе мировые войны и окончание "холодной войны" в 1991 году. Для Америки в конце ХХ века задачей было построение международного порядка в эпоху, когда она изначально считала, что у нее нет мыслимых соперников.

В своей статье для Financial Times комментатор и журналист Гидеон Рахман утверждает, что "западная эпоха оптимизма", длившаяся с момента окончания холодной войны до финансового кризиса 2008 г., опиралась на пять ключевых принципов: "Первый - это вера в дальнейшее развитие демократии... Второй, связанный с ней, - вера в победу рынков над государством... Третий - вера в преобразующую силу технологий как движущей силы процветания, демократии и глобализации". Четвертой идеей, связывающей все эти понятия воедино, была теория "демократического мира": убеждение, что в мире, где демократия и капитализм находятся на подъеме, риск конфликтов между странами неизбежно снижается. Пятая и последняя идея - своего рода страховой полис - заключалась в вере [в то, что] в крайнем случае американские вооруженные силы смогут победить любую державу на земле.

Таковы были нормативные элементы однополярного момента Америки, и сегодня все эти пять элементов, как представляется, находятся в состоянии значительного стресса. Однако последствия изменения силовых уравнений носят не только материальный, но и нормативный характер, поскольку гегемония, сферы влияния и региональные порядки часто формируются на основе принципов и нормы. Как пишет автор Роберт Гилпин в книге "Война и перемены в мировой политике", государства "вступают в социальные отношения и создают социальные структуры для продвижения определенных политических, экономических или других интересов". Действительно, могущественные государства, как само собой разумеющееся, будут стремиться влиять на иерархии и сети в своих сферах влияния. Такие международные социальные структуры поддерживают тот или иной гегемонистский порядок через идеи, ценности, нормы и институты. Именно поэтому переходы к гегемонии часто нарушают статус-кво не только с точки зрения военного баланса сил; иными словами, сдвиги носят не только материальный,