Читать книгу - "Большое шоу в Бололэнде. Американская экспедиция по оказанию помощи Советской России во время голода 1921 года - Бертран М. Пэтнод"

Гарвард, где в течение года, во многом вдохновленный своим опытом в Советской России, он собирался выпускать журнал Foreign Affairs. Так что в каком-то смысле потеря российского подразделения была нашим приобретением. Тем не менее, в некотором смысле жаль, что его роль была вычеркнута из сценария, потому что мы можем только представить, как разыгралась бы драма АРА, если бы этот практик дипломатии старого света столкнулся с этим символом дивного нового мира антидипломатии, Эйдуком. Один был утонченным джентльменом, другой — «крутым парнем и убийцей», как оценил его американский работник гуманитарной помощи. Сам Кулидж писал о латышке: «При некоторой добродушности и приятной улыбке у него жестокий рот и определенная скрытая жестокость, которая довольно легко проявляется».

И все же этот бостонский брамин был не в своей тарелке среди молодых людей и солдат в штаб-квартире АРА. Одним из невероятных проявлений этого были его удивительно мягкие суждения об Эйдуке и о власти большевиков в целом. Кулидж оказался гораздо более терпимым политически, чем его коллеги. Он не был автором письма Хаскелла от 23 ноября, в котором сама система связи называлась нарушением Рижского соглашения — напротив, он составил жесткое опровержение этому.

По мнению Кулиджа, Эйдук «энергично помогал нам» и при выполнении своей работы сталкивался с гораздо большими трудностями, чем признавали американцы. Да, главный полномочный представитель также был намерен установить контроль над АРА; тем не менее, система связи была важна для американской операции и не должна быть отменена. Повторяя доводы Кэрролла в пользу запроса о таком соглашении в первую очередь, Кулидж отметил, что это избавило АРА от необходимости поддерживать отношения с различными правительственными ведомствами, разбросанными по всей Москве, позволив ей вместо этого сконцентрировать всю свою энергию на Эйдуке, «горлышке бутылки».

Также не имело бы смысла заменять Эйдука каким-нибудь простым секретарем, поскольку только авторитетная фигура могла добиться результатов от правительственной бюрократии, как совершенно ясно показало пребывание Палмера. Кулидж также не согласился с широко распространенным в штаб-квартире АРА мнением о том, что Каменев был решением их проблем: «Каменев, возможно, готов пожертвовать Эйдуком лично, но у него, вероятно, нет желания, чтобы мы постоянно доставали его, и не исключено, что он сам придумал идею создания полномочного представителя».

Ничто из того, что Кулидж наблюдал в течение следующих шести недель, не заставило его изменить свою позицию. Незадолго до своего отъезда из России он написал, что в целом главный полномочный представитель выполнил почти все, о чем его просила АРА, а это было очень много. «Он проявил большой интеллект; его критика была проницательной, его собственные требования разумными, он был быстр в принятии решений и умел отличать главное от несущественного... В конце концов, если бы у нас мог быть человек получше, с которым мы могли бы иметь дело, у нас легко мог быть человек похуже». Эта оценка поразительно расходилась с оценкой его американских коллег, как в московском штабе, так и в округах, которые Кулидж не посещал за время своего пребывания в России.

Это кажется нелогичным, если предположить, что социальный класс Кулиджа и его старшинство предрасполагали его к чувству враждебности по отношению к революционерам, оккупировавшим Кремль. Объяснение кроется в его знакомстве с Россией при старом режиме. Там, где его коллеги обнаружили преднамеренный обструкционизм со стороны Эйдука и других советских чиновников, Кулидж был склонен видеть простую неэффективность. А неэффективность, как он понял по долгому опыту, была качеством, укоренившимся в русском национальном характере, как бы сильно она сейчас ни подчеркивалась советской системой, которая давала лояльным большевикам власть над политически ненадежными экспертами. Большая часть бюрократической волокиты, с которой приходилось бороться АРА, существовала до революции: «Иногда я задаюсь вопросом, не были ли препятствия, с которыми мы сталкиваемся, тогда такими же большими, как сейчас, несмотря на весь беспорядок и деморализацию, ставшие следствием нынешней революции».

Что касается обвинения Хаскелла в том, что развертывание советским правительством полномочных представителей представляет собой нарушение обязательств, данных им в Риге, это было сомнительно. «Рижское соглашение, хотя и обязывает их помогать нам, не предписывает, что они должны подчинять свое решение нашему в таких вопросах».

Невозможно с уверенностью сказать, продолжал бы Кулидж проповедовать подобную терпимость, если бы остался в России на время кукурузной кампании АРА следующей весной, когда кризис железных дорог обострил отношения между Хаскеллом и Эйдуком. Независимо от его мнения, его совет, вероятно, не оказал бы большого влияния на руководителей АРА. К ноябрю он не имел никакого политического влияния на полковника, который исключил его из важных совещаний с Эйдуком. По собственной инициативе Кулидж совещался с некоторыми крупными Боло, в частности с Чичериным и особенно с Карлом Радеком, пересказывая эти дискуссии в частных письмах государственному секретарю и сенатору Генри Кэботу Лоджу. Хаскелл не знал о такой переписке, пока не пришло сообщение из офиса Гувера в Вашингтоне, в котором сообщалось, что такой фрилансер ставит шефа в неловкое положение.

Хаскелл лишь недавно, в середине ноября, обратился к Гуверу с просьбой разъяснить статус Кулиджа, заявив, что было трудно найти для него какое-либо занятие, которое «профессор считает достаточно важным»: он предпочитает оставить детали репатриации подчиненным, «пока проводит конференции с главами российского правительства».

Последней каплей для Кулиджа, похоже, стал тот факт, что соглашение АРА-Украина от 1 января было заключено без его ведома. К тому времени, по словам американца, работавшего с ним бок о бок, в АРА «сильные мира сего» относились к нему с «удивленной терпимостью». Он служил в русском подразделении, но покинул Москву в феврале 1922 года, так и не приняв участия в шоу.

Фармер Мерфи, один из подчиненных Кулиджа в отделе связи, более точно отражал коллективное настроение в штаб-квартире. По его мнению, «все остановлено и закупорено на горлышке бутылки, которой является Эйдук». Из-за этого, по его мнению, АРА мало-помалу теряла свою независимость:

Хотя мы многое делаем, несмотря на это бюрократическое препятствие, я не могу избавиться от ощущения, что они постепенно опутывают нас своими щупальцами, и если в ближайшее время не будут предприняты какие-либо энергичные, мастерские действия, они полностью заполучат нас в свою власть и сделают из нас посмешище. Я также чувствую, что мы в состоянии делать энергичные заявления, потому что большие люди в правительстве хотят от нас прежде всего признания, а также финансовой и коммерческой помощи, так что они не могут позволить себе не угодить нам.

Жалоба Мерфи, которую разделяет все большее число работников гуманитарной помощи, заключалась в том, что руководители АРА, вместо того чтобы использовать этот политический рычаг для обеспечения необходимого сотрудничества со стороны советского правительства, позволяли помыкать администрацией. Посмотрите на реакцию на недавний арест российского секретаря в его офисе: Мерфи хотел «энергичного»