Читать книгу - "Народная история России. От Первой мировой до установления советской власти - Денис Станиславович Проданов"

class="p">Во многих других домах пулемёты устанавливали на крыше, и дома подверглись обстрелу. Писатель Андрей Белый писал после шестидневной бомбардировки его дома в Арбатском районе, что в их доме не было ни одного цельного стекла, над ними рвалась шрапнель. По словам Белого, он и его близкие холодали-голодали и переживали одно чувство: за что?1840

Другая современница, Т. А. Луговская, вспоминала, как увидела бегущих по мостовой окровавленных юнкеров, некоторые из которых хромали. Луговской запомнилось очень много крови: на руках, на лицах, на бинтах и даже на бегущей рядом, перепачканной лайке. Она писала: „И горе, и ужас, и ощущение гибели…“1841

Горе и ужаса в те дни, действительно, было в избытке. Обе стороны стреляли по противнику из-за угла, из окон домов, с крыш, с пожарной каланчи и с колоколен монастырей.1842 Вооружённое противостояние между Красными и Белыми в Москве стало напоминать Мировую войну в миниатюре. Как констатировал прозаик А. Н. Толстой, борьба кровопролитна, и невозможно её прекратить, пока одна сторона не истребит другую.1843

Юнкера стреляли из пулемёта по противнику даже с вышки Храма Христа Спасителя. Вскоре сторонники МВРК вышибли их оттуда артиллерией.1844 Из-за ураганного огня Тверской бульвар превратился в бульвар смерти.1845 Юнкера помимо всего прочего пускали в ход и разрывные пули.1846

Сторонники МВРК, убеждённые, что в „Национале“ засели юнкера, изо дня в день нещадно обстреливали гостиницу. Постояльцы гостиницы испытали голод, панику и многодневную осаду в тёмном, сыром, переполненном погребе.1847

Показателен был случай, произошедший с композитором А. Т. Гречаниновым. Он сидел у себя дома, отрезанный от мира, и под звуки перестрелки и грохота пушек писал духовную музыку. В какой-то момент большевикам показалось, что из дома Гречанинова стреляют по ним. Раздался оглушительный звонок в квартиру, потом второй, третий. Композитор открыл дверь: перед ним стоял солдат с безумными глазами.1848

Тот задыхающимся голосом сказал, что из их дома стреляют и сейчас будет произведёт обыск. Композитор описал последовавшую сцену: „Хорошо, – говорю я, – но зачем же эта паника, этот трезвон? – Что? Ты разговаривать? Пять шагов назад! Становится на одно колено и направляет на меня дуло ружья. К счастью, я успеваю скрыться за дверью.“1849

После обыска у всех жильцов дома Гречанинова запечатали комнаты, выходящие на улицу. Таким образом, композитор лишился своего рояля и письменного стола. Вместе с ними он лишился возможности и работать, в чём было единственное средство забыться от ужасов. Днём Гречанинов с женой выходили как арестанты на прогулку по двору. Там они встречались с жильцами всего дома.1850

Москва приобрела поистине зловещий вид. Шедшему по улице анархисту А. М. Атабекяну запомнился проезжавший мимо автомобиль Красного Креста. Через открыту дверцу из наваленной кучи трупов в чём-то сером, вроди шинелей, свешивалась окровавленная голова.1851

В те дни представитель МВРК вспоминал артиллерийский выстрел по второму кадетскому корпусу и то, как там появился белый флаг. Сторонник большевиков Н. С. Туляков продолжил: „Что было делать с кадетами? Это были дети от 9 до 17 лет. 17-летние ушли в первый корпус, а малыши остались, плачут. Взяли мы грузовик, солдаты развезли их по домам. Простокишин и я пошли в первый кадетский корпус, чтобы предъявить ультиматум о сдаче оружия.“1852

Свидетельство лидера партии кадетов П. Д. Долгорукова также даёт ценное представление о положении в „кровавую неделю“. В момент падения Временного правительства общественный деятель уехал в Можайск. Из Москвы поступали тревожные вести, и вскоре Долгоруков решил вернуться домой. В Москву он приехал поздно вечером. Александровский вокзал оказался уже во власти МВРК, и ночью в город никого не пропускали.1853

Долгорукову пришлось переночевать, сидя в буфете переполненного вокзала. Вокзал был оцеплен редкой цепью большевиков. Как показалось Долгорукову, они были из фабричных рабочих: „Слышались редкие выстрелы. Виднелось зарево около храма Спасителя, где я живу. Разговаривал с большевиками и с вокзальной публикой. Оказывается, были уже кровопролитные бои, пожары. Кремль и центр города ещё не взяты.“1854

На следующее утро, около девяти, Долгоруков ушёл с вокзала, хотя его уверяли, что пройти в город ему не удастся. Политик вспоминал, что была слышна сильная ружейная стрельба и редкая орудийная. Он старался идти переулками, избегая площадей. Все магазины были заперты, на улицах не было почти никого: „У встречных солдат и вооруженных штатских красные банты или повязки. К Никитской площади не мог подойти: там сильная ружейная и пулеметная трескотня. На Кудринской площади тоже. Из приотворенных ворот и дверей боязливо выглядывают любопытные.“1855

В разгар боёв в Москве собрался делегатский съезд служащих и рабочих телеграфа Казанской дороги. Съехавшихся делегатов с разных уголков дороги было около 35 человек. Съезд происходил под звуки трескотни, которая доносилась из разных концов и окраин города. В таких условиях продолжать съезд не представлялось возможным.1856

Телеграфист С. В. Москва вспоминал, что он и пять делегатов-сторонников переворота внесли от имени своей группы предложение примкнуть к борящимся рабочим. Сторонник МВРК отметил реакцию окружающих. По его признанию их освистали, назвав авантюристами, занесли все пять фамилий в протокол, заклеймили позором и выразили большинством против пяти – доверие Временному Правительству и Керенскому.1857

Этот пример показывает, что вопреки утверждениям коммунистической пропаганды, многие рабочие и служащие осудили Октябрьский переворот. Помимо этого у боёв в Москве была характерная особенность. Они были отмечены многодневным отсутствием сна как у восставших, так и у их противников.1858 Бои шли днём и ночью. Поэтому на сон попросту не было времени. Как следствие, у всех были воспалённые глаза и землистые лица. У мужчин за неделю выросла борода.1859

Один сторонник МВРК писал, что большинство активных работников не спали, и дни и ночи слились в одно. По утверждению очевидца, машинистки работали наравне со всеми дни и ночи, не смыкая глаз. Только через несколько дней им удалось уснуть на столах за машинками. Современник писал: „Я помню некоторые после 4-х бессонных ночей качались и не могли стоять.“1860

Сторонник большевиков Б. Артамонов вспоминал, что спали тогда, когда непомерная усталость прямо валила с ног, ели тогда, когда этого неотвязно требовал желудок: „Остальное время было заполнено боями, с постоянной директивой 'вперёд'.“1861 По признанию одного из лидеров МВРК А. Я. Аросева, от нечеловеческой усталости ему в последние дни сделалось решительно всё равно – разобьют их юнкера, или они разобьют их.