Читать книгу - "О крестьянстве и религии. Раздумья, покаяние, итоги - Леонид Иванович Колосов"

нас многие просят принять их без общежития. Пойдем на замену». 10 дней пожил на кухне у брата. Сидел на занятиях с подергивающимся глазом. Потом нас послали на уборку, где познакомился со всеми «коллегами» по учебе. В основном, такими же деревенскими. Подсказали ребята, что этот вопрос решит студсовет и конкретно ответственный за бытсектор…… После приезда взяли меня пятым в комнату студенты нашего курса Китченко Иван Ильич (1928 г. р.), Козюля Иван Александрович (1933 г. р.?) и близкие по возрасту Литун Борис Павлович и Таов Анатолий — 3 украинца и черкес. Литун и Таов — тоже сироты, воспитывавшиеся у дедушек с бабушками. Получилась, на мое счастье, пусть временная, но братская семья. Наладили питание «из ничего», поддерживали друг друга. Разлада не было. Благодарная память о вас, ребята, умрет только вместе со мной. Вот такая «коммуна» действительно позволила измученным и оскорбленным людям выстоять в этом бедламе, преодолевая трудности. Первую стипендию у меня взяли в качестве оплаты за учебу (отец, хоть и старый, ничего не зарабатывающий и не получающий никакой пенсии, а о матери в статье закона не упомянуто). Кое-как продержался до февраля. (Хорошо, что в студенческой столовой был хлеб тогда бесплатным. Хорошо Сталину, за счет бесплатного труда крестьян зарабатывать авторитет среди горожан и опасного для него пролетариата). А дальше за отличную учебу я получал сначала повышенную, затем именную, а последние 3 года самую высокую тогда (стипендию. Я так, пожалуй, излишне подробно рассказал о себе, чтоб показать конкретный пример освоения города деревенскими. Какое сопротивление окружающей среды и своего внутреннего мира надо было преодолеть, не сломаться, не потерять себя!

Не всем удалось. Потери очень значительны. Слишком неестественным было это перемещение — выброс из одного мира в другой. Без твоего и окружающих желания. Я знаю слишком много конкретных трагических примеров, но приводить их и называть конкретные Ф.И.О. принципиально не буду. Раны не зажили, кровоточат, и долго еще будут кровоточить у них и в памяти их потомков. Не они, а им комсоветы сломали судьбы. От каждого из нас мало что зависело. Мы были пешками, щепками на волнах взбудораженного большевиками — мародерами людского моря. Чаще спасала, как у меня, счастливая случайность. Очень глубоко еще в 20е годы, очень молодым понял трагическую ситуацию с российским крестьянством Сергей Есенин:

…Земля — корабль. Но кто-то вдруг

За новой жизнью ль, новой славой

В прямую гущу бурь и вьюг

Его направил величаво!

Ну кто тогда на палубе большой

Не падал, не блевал и не валялся!

Их мало с опытной душой,

Кто крепким в качке оставался!

Многие мои земляки, мои сверстники прошли через тюрьмы, кто за хулиганство, кто за воровство, спились от безнадеги. Большинство уже в земле в разных уголках нашей бедной измордованной страны… и зарубежья. Спился мой самый близкий друг детства — Ванюрка…

Эх, комсоветы, комсоветы! Перемололи вы нас, уже колхозных крестьян, уже какого-то дребаного социалистического сельского хозяйства, основательно, абсолютно безжалостно, до сих пор не чувствуя никакого угрызения совести. Наверное, ввиду ее полного отсутствия.

Если это социализм, то никакой более зловещей формы человеческого общества придумать невозможно. Отряд довольно многочисленных ничего не производящих паразитов — пауков (так называемых рукамиводителей), злобно присматривая друг за другом, поет веселые «патриотические» песни, приплясывая на костях миллионов расстрелянных, умерших от «гениально» организованных трехкратно примененных голодоморов, до сих пор в значительной мере не похороненных («без вести пропавших») защитников социалистического отечества, замученных непомерными поборами в сталинских резервациях — колхозах, безвременно загубленных, сумевших правдами и неправдами сбежать из этих резерваций крестьян — колхозников, в шахтах, химкомбинатах и «строго закрытых» предприятиях…

В смертельно опасный хоровод эти размножившиеся на благоприятной для них почве пауки вовлекли большую часть жителей нашей многострадальной страны, предварительно «очистив» их головы и души от «опиума» — за тысячелетия отработанной человечеством милосердной и одновременно строгой религиозной философии жизни, которая поддерживала хрупкий, но единственно возможный мир между иногда диаметрально различающимися людьми в семье, в деревне, в городе, в стране, на земле в целом. Эта «очистка» и уничтожение деятельной цементирующей части крестьян, мыслящей части «гнилой» интеллигенции позволила паукам разрушить хрупкий мир в семьях, деревнях, городах и в стране, натравив людей друг на друга, разделив их тем самым, чтоб властвовать.

Если это социализм, то не хочу его пожелать ни одному народу мира, ни одному человеку земли. Недаром за рубежом получило широкое признание понятие «советская угроза». Народам мира нужно очень серьезно учесть наш весьма поучительный опыт — путь уничтожения — гибели человечества, разработать и освоить профилактическую прививку от этой опаснейшей заразы.

В заключение этого раздела — необходимые примечания.

Москвичам и жителям других городов, куда мы прибежали, была видна и, разумеется, не совсем приятна наша «некультурность». Ничего не поделаешь, надо признать, культура у нас, прибежавших в города из средневековой деревни, нещадно веками обдираемой, была низковата, особенно бытовая. Мы не знали унитазов, носовых платков, да очень многого из бытовой культуры современного цивилизованного человека. Не очень грамотные, не начитанные (негде и некогда было), с узким кругозором. Культуру городов наш массовый приезд, конечно, понизил.

Мыслящие горожане с пониманием (всего этого и более этого) относились по-доброму к нам. Помогали нам, подталкивали уважительно к повышению культуры, не оскорбляли нас.

Но в среде горожан уже тогда (а, наверное, всегда) было значительное количество с невысоким интеллектом да и культурой. Эти горожане воинственно презирали нас, обзывая «лимитой», «дяревней» и т. д. (Кстати, эта часть москвичей сейчас, когда наш поток иссяк, а город без приезжих обходиться не может, также воинственно кричит: «Москва для москвичей!», обзывая новыми кличками вновь приезжающих).

Слушать спокойно таких горожан было тяжело. Приведу два примера из своей жизни.

[Помню, в Министерстве сельского хозяйства одна из гардеробщиц, с «умными» глазами, по случаю какого-то юбилея, сверкая одной ли двумя «большими» медалями, громко вещала:

— Зачем эту «дяревню» выпустили, вот и некому стало работать в колхозах!

Ей, конечно, я счел бесполезным что-то объяснять и доказывать. А однажды в курилке один из специалистов, тоже, как и я, окончивших Тимирязевку, коренной ухоженный москвич глубокомысленно изрек, что, откровенно говоря, у деревенских ограниченное количество извилин, что ни говори. Я спросил:

— Ну и как ты, наверное, с отличием кончил ТСХА?

— Нет с простым дипломом.

— А я, с небольшим количеством извилин — а с отличием.]

Но в целом, по-разному оценивая отношение к нам, деревенским разных слоев горожан, я глубоко благодарен всем москвичам и жителям других городов за то, что они дали нам возможность выжить, когда мы