Читать книгу - "Воровской орден - Виталий Аркадьевич Еремин"

Заместитель Председателя Верховного Суда Российской Федерации сообщил, что оснований для пересмотра дела в порядке надзора не имеется…

ДВОЙНАЯ «РАСКРУТКА»

Начальник спецчасти симпатичная женщина, оглядев меня с ног до головы, процедила: «Одеть бы вас попроще. Не говорить, кто вы. Оформить кем-нибудь. Тогда бы вы все поняли до тонкостей». С этими словами меня впустили в Березниковскую женскую колонию строгого режима.

Догорал сентябрь. Гражданки в телогрейках и белых косынках грелись возле бараков под последними теплыми лучами солнца. Почти каждая — либо с сигаретой, либо с самокруткой.

Меня водили по зоне, как по зоопарку (всюду клет-ки-локалки), и рассказывали жуткие истории, которые рисуют вроде бы типический образ способной на все зэчки-рецидивистки.

«Представляете, освобождается, берет из детдома дочь и продолжает вести распутный образ жизни. За ночь принимает по семь мужиков. Дочь начинает возмущаться. Однажды утром мать подводит дочь к окну и говорит: «Посмотри на трамвай в последний раз». И сносит ей топором полчерепа…»

«Они же, когда освобождаются, если и выходят снова замуж, то только за судимых. И вот она ему говорит: «Я твоих ублюдков кормить не буду». Одному ребенку два года, другому — десять месяцев. Забивает их палкой, закапывает в подполье и продолжает спокойно жить в этом доме».

«Дети отцу говорят: «Не хочу, чтобы ты с этой тетей жил. Она злая». «Тетя» это слышит. И сталкивает девочку с пятого этажа».

«А другая залила в рот ребенку соляную кислоту».

По моей просьбе сопровождавшие иногда стояли в сторонке, и тогда я слышал от зэчек совсем другие истории.

«Впервые я украла, когда училась в третьем классе. Вытащила из сумки учительницы восемь рублей. Хотелось жвачки купить. Мать на жвачку денег не давала: говорила, что это вредно. Отчим меня колотил. Однажды я побежала на девятый этаж скидываться. Но меня соседи удержали. Я — к подруге. Босиком по снегу! Подруга говорит: «У меня есть знакомые проводники. Поехали куда-нибудь». Ее тоже дома били, унижали… Вот и доездились…»

«Я впервые зашла в зону, когда мне было 13 лет. Это было спецпрофтехучилище. За что? В школе мы алюминиевыми пульками стреляли. И я покалечила глаз одному пацану. Отсидела четыре года, йу а дальше пошло-поехало».

«Первый раз я украла в десять лет. Украла игрушку. Не было у меня игрушек, понимаете! Мать лишили материнства. Я сутками ходила голодная. Познакомилась с блатными. С ними было веселей. С ними, думала, не пропаду!..»

«Меня мать стала подкладывать под мужчин, когда мне было 12 лет…»

Подавляющее большинство сидящих здесь женщин остались без родительского присмотра и прошли детские дома, спецшколы, спецпрофтехучилища, колонии для несовершеннолетних. И если внимательно проследить, от чего к чему шла та или иная рецидивистка, то в самом начале этого пути всегда можно найти тень мужчины. То ли это отчим. То ли какой-нибудь блатной покровитель. Цыганок (а их тут немало) мужчины открыто принуждают воровать.

«Ищи мужчину!» — говорил я себе, листая то или иное дело или беседуя с женщиной в белой косынке. И не было случая, чтобы не находил.

— Что было до посадки? — переспросила Люда Но-сачева. — Господи, ну что там могло быть интересного? Не хотела учиться. Родители надеялись, что одумаюсь. А если нет, то за счет спорта поступлю куда-нибудь. Занималась легкой атлетикой, часто ездила на соревнования (объездила всю Среднюю Азию), прыгала в высоту. Уже выполнила норму кандидата в мастера спорта. Поездки по городам, без мамы и папы, гостиницы… И вот однажды встречаю одного человека. Ему 36 лет.

Почти вдвое старше меня. Первое время я его сторонилась. Слышала, что он вор. А потом стало льстить, что его боятся, что он имеет какой-то вес…

В этой колонии 1090 женщин, и только пятьдесят из них в возрасте до 30 лет. Не удивительно. Ведь женская колония строгого режима приравнивается к особорежимной мужской колонии. Здесь, как и там, содержатся только особо опасные рецидивисты. Многие из них (с перерывами) сидят по 15–20 и даже 40 лет. Среди пятидесяти молодых Люда Носачева — самая молодая. Особо опасная рецидивистка в 23 года. Рекорд!

— Мой друг и его компания… они казались мне сильными людьми, — продолжала Люда. — Для них все было возможно. Не хамы, воспитанные, культурные. Не знаю, как сейчас, а тогда наша молодежная среда стремилась жить в свое удовольствие. Ну а у «авторитетов» было самое главное для такой жизни — деньги, много денег. Подарки дорогие, прогулки на машине по вечернему Ташкенту, рестораны. Там моего друга знали и уважали. Он предлагал мне выйти за него замуж, но я боялась родителей. Они бы меня не поняли.

Потом я устала от его любви, развлечений и ничего больше не хотела. Он это почувствовал и предложил уколоться. Я согласилась. Ну и пошло-поехало. Когда он понял, что натворил, было уже поздно.

Потом его посадили за кражу…

Однажды у меня началась «ломка». Меня всю выкручивало. Родители не знали, что со мной делать. Куда они только не возили меня в ту ночь! Даже в роддом — заподозрили! Я кричала, плакала, просила отца помочь мне, но чем, я так и не могла сказать. Помню, отец спросил: «Может, ты сама знаешь, что тебе нужно?» Я так и не решилась сказать.

Денег дома я не брала, чувствовала, что все поймут. Торговать собой не могла, потому что очень противная в этом отношении. Решилась украсть, и вот результат!

Понимаете, без ханки я уже не могла жить. Один грамм стоил от тридцати до шестидесяти рублей. Кололась я ежедневно. Вот и считайте, сколько нужно было денег. Родители у меня зарабатывали неплохо. Отец — геолог, мать — бухгалтер. В основном брала деньги у них. Потом возникло привыкание к одной дозе. Нужно было увеличивать. Нет, я ни на кого не хочу сваливать. Я шла ко всему, что случилось, сама. И свою роль играла всласть. Роль девахи, которой море по колено.

Я еще не попала в колонию, но из рассказов «авторитетов» и женщин, которые там бывали, уже знала правила поведения в неволе. И самое главное правило: нельзя спускать никому! Ни другой зэчке, ни начальнику. Если унижают, нужно ответить. Мне внушали: если попадешь туда, живи по законам, по которым живут зэки, а не по тем законам, которые диктует администрация. Только тогда тебя будут уважать…

— А говорят, что