Читать книгу - "На окраине Руси. Мифология и язычество балтов - Теобальд"

конца XIV и начала XV в. в 306 листов, писана на бомбицине, разными почерками, принадлежала Ипатьевскому монастырю и хранится ныне в библиотеке Императорской академии наук под № 6. На внутренней стороне переплетной доски и на белом листе, в трех местах, скорописью XVII века отмечено:

«Сия книга Ипатцкаго монастыря слуги Тихона Ондреева сына Мижуева» и

«Книга ипатцкого старца Тарасия» (вероятно, того же Тихона по пострижении); а на обороте:

«Книга Ипатцкаго монастыря: Летописец о княжении».

Таким образом, летопись эта существовала еще до Стрыйковского; но последний, как видно, не из нее почерпнул свое сведение о воздушном видении в Польше.

Густинская летопись писана западнорусской скорописью XVII столетия и принадлежит московскому Императорскому обществу истории и древностей российских. Автор называет ее «Кройникой», а переписчик в заголовке говорит (с. 233):

«Списася сия Кройника в Малой России, в монастыре Святые Живоначальные Троицы общежительном Густынском Прилудком, за благословением превелебного от Богу его милости господина отца Авксентия Иоакимовича, игумена той же святой обители, року 1670 месяца августа 2 дня».

После «предмовы до чительника» следует подпись:

«Зичливый писарь той же Кройники, иеромонах недостойны Михаил Павлович Лосицкий».

Летопись эта вышла после появления в свет «Хроники» Стрыйковского, изданной в 1582 году. Но не нужно сопоставлять лет выхода «Хроники» и «Кройники», чтоб прийти к заключению, что автор «Кройники» раболепно подражал Стрыйковскому и повторял все бредни последнего. Вообще же Густинская летопись много и без всякого разбора заимствовала из Ипатьевской летописи и из «Хроники» Стрыйковского. Так, например, иерусалимское видение она целиком взяла из первой, а второе сказание свое выписала из последней, изменив только в том отношении, что не назвала места появления на облаках двух ратей (в Польше).

Но заслуживает ли веры Стрыйковский? Ученые давно уже пришли к заключению, что Стрыйковский, а также Ласицкий, издавший сочинение свое о Литве в 1580 году (следовательно, одновременно с Стрыйковским) под заглавием «De diis Samogitarum et falsorum christianorum», с их руководителем, мистификатором Грунау целых три столетия держали в заблуждении ученый мир!

Если бы Стрыйковский был историком, серьезно относящимся к делу, то разве мог бы он так легкомысленно поверить сверхъестественному воздушному явлению или серьезно повторить следующие нелепости.

На с. 307 I тома:

«На следующий 1270 год, 20 января, в Краковской земле, в дер. Накель, шляхетная Малгоржата, супруга Гроффа Виробослава, одним порождением (sic!) родила тридцать шесть живых детей, которые в тот же день умерли».

«Потом другая, по имени Цехина, также одним порождением родила шестьдесят детей».

«Авиценна в книге «О животных» пишет, что одна женщина одним порождением имела семьдесят восемь детей».

«Также Альберт Великий в кн. IX «De historiis animalium» говорит, что одна женщина в немецкой земле одним порождением привела на свет полтораста детей, но недоношенных (!!) и мертвых, а каждое из них не было больше мизинца мужской руки».

Это просто детские ливни!

Не станем говорить о передаваемых Стрыйковским других чудесах из мира физического. Достаточно и этих выписок для того, чтоб убедиться, в какой степени можно верить ему как историку. Даже Густинская летопись, раболепно повторившая все сказки Стрыйковского о разных чудесах и знамениях, сделала ему уступку только на 36 детей,(говоря на с. 344:

«В лето 6777 (1269), недалече от Кракова, одна пани Вербославская Малгората, едным рожением породи детей живых тридесять шесть, генваря 21».

О прочих же детских ливнях, разразившихся «едным рожением» и состоявших из 60, 78 и 150 детей, посовестилась повторить.

Но возвратимся к воздушным чудесам.

Вера во все сверхъестественное современна человеку. Природа людская склонна скорее к преувеличению всякого события, нежели к анализу его холодным рассудком. Всему чудесному, несбыточному как-то верится с удовольствием, и как-то не хочется, чтобы чудесное было низведено на обиходное, материальное. Самый рассказ о каком-нибудь чуде передается обыкновенно с каким-то поэтическим пафосом и красноречием, возбуждаемым особым вниманием слушателей. Тут можно щегольнуть красноречием и блеснуть красным словцом, тогда как в рассказе о предметах обыденных сделать этого нельзя, да едва ли можно и найти внимательных слушателей.

Вот почему вера во все несбыточное крепка в народе! Она, как мы видели, проникает к нам из мрака минувших веков и, конечно, проникает в туманную даль грядущих столетий, шагая твердою поступью по могилам целых поколений.

Что вера в воздушные чудеса живет и в наше время, привожу следующий пример.

В 1839 году я приехал на жительство по службе в город Лиду Виленской губернии, где передавался тогда из уст в уста такой рассказ: года два-три назад на большом, усаженном березами тракте из Вильны в Лиду, у последней станции Жирмуны, множество народа было свидетелем прохождения по воздуху, чрез дорогу, невысоко от земли, огромных полчищ рыцарей, которые, в полном вооружении, в дилемах с перьями и латах, гарцевали на конях и гремели оружием. Проезжавшие в город Лиду по этой дороге должны были остановиться, из опасения быть смятыми рыцарскими лошадьми. Полчища эти проходили в течение целого часа и касались земли только на вершине находящегося вблизи дороги невысокого холма, который так изрыли, как будто в самом деле прошло чрез него множество кавалерийских полков.

Заинтересованный этими рассказами, я усиленно искал тех, которые сами видели такое необычайное явление. Рассказчики указывали мне на очевидцев; но «очевидцы» отсылали меня к другим «очевидцам», от которых слышали описание события, но «сами не видели»; другие, третьи, десятые также говорили, что «сами не видели, но