Читать книгу - "Много жизней, много учителей - Брайен Уайсс"

признаков когнитивного расстройства или нарушения мышления. У нее никогда не было слуховых галлюцинаций, голосов или видений наяву или каких-то других психотических явлений. Она не бредила и не теряла контакта с действительностью. Она не страдала расщеплением или раздвоением личности. Была всего одна Катерина, и ее ум полностью сознавал это. У нее не наблюдалось психопатических или асоциальных наклонностей. Она не была актрисой, не употребляла наркотики и не принимала галлюциногены. Алкоголь употребляла минимально. У нее не было неврологических или психологических заболеваний, которыми можно было бы объяснить этот яркий, непосредственный опыт в состоянии гипноза.

Это были конкретные воспоминания, но откуда? Моей первой реакцией на то, с чем я очень мало знаком, то есть на реинкарнацию и воспоминания о прошлой жизни, было замешательство. Этого не может быть, говорил я себе; мой научно натренированный ум настаивал на этом. Но это было, случилось прямо у меня на глазах. Я не мог объяснить это, но и не мог отрицать реальность этого.

«Продолжайте, — сказал я Катерине, нервничая и в то же время зачарованный тем, что происходило. — Вы помните еще что-нибудь?» Она вспомнила фрагменты еще двух жизней.

«На мне платье с черным кружевом, на голове черное кружево. У меня темные волосы с проседью. 1756 год. Я испанка. Меня зовут Луиза, мне пятьдесят шесть лет. Я танцую, другие тоже танцуют. [Долгая пауза] Я больна, у меня жар, холодный пот… Множество людей болеет; люди умирают… Доктора не знают, что это из-за воды». Я переместил ее во времени. «Я выздоровела, но голова еще болит; глаза и голова еще болят от жара, от воды… Многие умирают».

Позже она рассказала мне, что была в той жизни проституткой, но не призналась в этом, потому что была смущена. Очевидно, находясь под гипнозом, Катерина могла утаивать какие- то воспоминания, которыми она делилась со мной.

Поскольку Катерина узнала свою племянницу в одной из своих давнишних жизней, я импульсивно спросил ее, не присутствовал ли я в какой-нибудь ее жизни. Мне было любопытно узнать о своей роли, если она была, в ее воспоминаниях. Она ответила быстро — в отличие от предыдущих очень медленных и неторопливых ответов.

«Вы мой учитель. Вы учите нас по книгам. Вы в преклонном возрасте и седовласы. На вас белое одеяние [тога] с золотистой отделкой… Вас зовут Диоген. Вы преподаете нам символы, треугольники. Вы очень мудры, но я не понимаю. Сейчас 1568 год до нашей эры. (Это, примерно, тысяча двести лет до рождения прославленного древнегреческого философа Диогена. Это имя было достаточно распространенным.)

Первый сеанс закончился. Впереди были еще более поразительные.

В течение нескольких следующих дней после первого сеанса я размышлял над деталями гипнотической регрессии. Мне было свойственно размышлять. Очень немногие детали далее «обычного» психотерапевтического сеанса могли ускользнуть от моего неотступного ментального анализа, но этот сеанс с трудом можно было бы назвать «обычным». Кроме того, я очень скептически относился к концепции жизни после жизни, реинкарнации, внетелесному опыту и другим подобным явлениям. В конце концов, моя логика нашептывала мне, что все это могло быть плодом ее фантазии. Я не мог бы доказать какие-либо ее утверждения или визуализации. Но я также сознавал, хотя и более смутно, следующую, менее эмоциональную мысль. «Открой свой ум, — говорил мне голос моего разума, — истинная наука начинается с наблюдения. Ее «воспоминания» могут и не быть фантазией или плодом ее воображения. Тут может быть нечто большее, чем способен уловить глаз или любые другие органы чувств. Открой свой ум. Собери больше информации».

Еще одна мысль не давала мне покоя. А что если Катерина, склонная к тревогам и страхам, слишком напугана и больше не придет на сеанс гипноза? Я решил пока не звонить ей. Пускай она тоже переварит этот опыт. Я подожду до следующей недели.

ГЛАВА 3

Неделю спустя Катерина не просто пришла, а ворвалась ко мне в кабинет для следующего сеанса гипноза. Прекрасная, как всегда, сегодня она выглядела более сияющей, чем когда-либо. Она радостно объявила, что ее извечный страх утонуть исчез. Страх подавиться уменьшился. Ее сон больше не прерывался кошмаром падающего моста. Хотя она помнила детали своих прошлых жизней по предыдущему сеансу, она еще по-настоящему не переварила этот материал.

Идея прошлых жизней и реинкарнации была чужда ее мировоззрению, но ее воспоминания были столь ярки, картины, звуки и запах так отчетливы, знание о том, что она была там — столь мощно и очевидно, что ей казалось, что она действительно должна была быть там. Она не сомневалась в этом: опыт был ошеломляющий. Но ее беспокоило, насколько это соответствует ее воспитанию и убеждениям.

За прошедшую неделю я просмотрел свои конспекты курса сравнительного религиоведения, записанные еще на первом курсе в Колумбии. Действительно, в Ветхом и Новом Заветах были указания на реинкарнацию. В 325 году римский император Константин Великий и его мать Елена уничтожили ссылки на реинкарнацию в Новом Завете. Второй Собор в Константинополе, состоявшийся в 553 году, подтвердил этот акт и объявил идею реинкарнации ересью. Очевидно, они полагали, что эта идея ослабит растущую власть Церкви, позволяя людям слишком долго искать своего спасения. Но первоначальные ссылки на реинкарнацию все же были; первые отцы Церкви признавали идею реинкарнации. Ранние гностики — Клемент Александрийский, Ориген, Святой Иероним и многие другие — верили, что они жили в прошлом и будут жить в будущем.

Однако я никогда не верил в реинкарнацию. На самом деле, я никогда толком и не думал об этом. Хотя из моего раннего религиозного обучения я знал о неком туманном существовании «души» после смерти, я не был уверен в этой идее.

Из четверых детей я был самым старшим. Мы принадлежали к консервативной еврейской синагоге в Рэд Бэнк, маленьком городке недалеко от побережья Нью-Джерси. Я был главным примирителем и дипломатом в нашей семье. Мой отец больше других был привержен религии. Он относился к ней очень серьезно, как и ко всему в своей жизни. Он легко выходил из равновесия из-за домашних разногласий и устранялся, предоставляя мне роль посредника. Хотя это оказалось отличной практикой для моей будущей карьеры психиатра, мое детство было тяжелее и обременено большей ответственностью, чем мне хотелось бы. Я вышел из него очень серьезным молодым человеком, который привык брать на себя слишком много ответственности.

Моя мать всегда открыто выражала свою любовь. В этом для нее не существовало границ. Она была проще отца, и в качестве средств манипуляции детьми использовала