Читать книгу - "Перо в её руке. Женские письма – женские судьбы в XVIII веке - Сесиль Берли"

до слез. О! Не переставайте же любить меня; это чувство не будет напрасным, ибо пока я жива, будет жить и мое дружеское расположение к вам. Вы пишете о моем мужестве в страшные минуты – уверяю вас, его надобно гораздо больше, чтобы изо дня в день терпеливо сносить наше положение. Мои невзгоды, горести моих подруг и всех окружающих – слишком тяжелое бремя; и если бы я не чувствовала такой сильной привязанности к моим детям, к вам и еще к двум моим подругам, то уже не раз захотела бы прекратить борьбу. Но все вы поддерживаете меня. И этим я также обязана вашей дружбе; я же всем приношу несчастье, и вы печалитесь обо мне и по моей вине. Ваш брат из Валансьена аккуратно выслал ваше письмо; оно столь же мило моей душе, как и вы сами, и этим все сказано. Я виделась с известным вам лицом [Ферзеном] – ибо после трех месяцев страданий и разлуки нам удалось один раз увидеться безопасно, хотя это и случилось здесь же. Вы знаете нас обоих и можете судить о том, как мы были счастливы.

Вы, должно быть, уже получили письмо от моей дочери. Несчастная крошка все так же чудесно ведет себя со мной. По правде сказать, если бы я могла быть когда-нибудь счастлива, то лишь благодаря своим детям. Душка очарователен, и я люблю его до безумия; он меня тоже очень любит, на свой манер, без церемоний. Мне нравится называть его этим именем, которое может напоминать ему о вас и ваших близких. Я иногда его спрашиваю, помнит ли он, любит ли он вас, – он говорит «да», и тогда я становлюсь с ним еще ласковее. Он хорошо себя чувствует, крепнет и больше не страдает от вспышек гнева. Он ежедневно гуляет, и это приносит ему большую пользу.

Я ничего не пишу вам о здешних делах; мне кажется, что о них следует либо не говорить ни слова, либо исписать целые тома. Муж просит меня напомнить вам о своих дружеских чувствах; мне кажется, что он не так давно писал к вам. Совсем недавно я снова вывихнула больную ногу, из-за чего мне пришлось провести в своей комнате около двух недель. Но когда нет возможности быть там, где хочешь и с кем хочешь, можно хоть целый год оставаться в одном и том же месте, вовсе не помышляя переменить его.

Прощайте, сердечный друг мой. Передайте от меня тысячу приветствий вашим родителям и друзьям. Целую ваших младших мальчиков и даже старшего Армана – поскольку я делаю это издалека, тут нечего возразить. Меня очень радует, что господин де Гиш находится подле вас. Привязанность, благородство и верность, которые выказывает ваш зять, делают его достойным вас и вашего супруга. Здесь все признают его заслуги, даже враги, которые воздают ему должное само́й своей ненавистью. Передайте ему мои добрые пожелания. Не могу выразить, насколько меня порадовали четыре строчки от вашей дочери. И как я могла бы не заботиться о ваших детях? Разве они также и не мои? Разве она не моя приемная дочь? Я испытываю к ней все то, что чувствует мать к своему ребенку. Пусть она продолжает немножко любить меня и, прежде всего, пусть часто говорит с вами обо мне, и вы обе, таким образом, будете думать о той, которая ни на минуту не забывает о своем самом нежном друге, всей душой любя и обнимая его.

Побег королевской семьи, перехваченный в Варенне, – эпизод столь невероятный, что похож на сюжет романа. Его последствия имели решающее значение как для дальнейшего развития революции, так и для самого́ выживания монархии.

Король и его семья сбегают из дворца Тюильри вечером 20 июня 1791 года. В ночь с 21 на 22 июня их арестовывают в небольшом городке Варенн-ан-Аргон. Возвращение в Париж больше напоминает схождение в Дантов ад. 25 июня в 19:00 королевская семья вновь оказывается в Тюильри. Отныне в Людовике XVI видят не короля, а предателя, и впервые раздаются голоса, требующие установления республики. Главным виновником этой политической катастрофы считают Марию-Антуанетту. Она готовила этот побег вместе с Ферзеном, который полностью разделяет ее ненависть к Революции. Именно ему она с любовью пишет нижеследующую зашифрованную записку.

29 июня 1791 года

Могу сказать лишь, что люблю вас, и даже на это у меня едва есть время. Я здорова, не беспокойтесь обо мне. Как хотелось бы мне знать то же самое о вас. Шифруйте свои письма ко мне и высылайте их почтой на адрес госпожи Браун, в двойном конверте для господина де Гужана. Отправляйте письма через своего камердинера. Сообщите мне, на какой адрес следует высылать письма к вам, потому что без их сочинения я не могу жить. Прощайте, самый любимый и самый любящий человек на сем свете. Обнимаю вас от всего сердца.

Одним из по меньшей мере неожиданных последствий этого неудачного побега становится переписка между Марией-Антуанеттой и депутатом Барнавом, длившаяся с июля 1791-го до начала января 1792 года. За это время королева и депутат-монархист успевают обменяться примерно сотней писем. Барнав вместе с Дюпором и Ламетом образует в Собрании «триумвират» сторонников сильной монархической власти, ратующих за ощутимое повышение избирательного ценза, который позволил бы ограничить власть народа. Первая Конституция, которую вот-вот примут, должна положить конец Революции, ведь именно этот документ и был ее целью. «Триумвират» готов на все, чтобы ничто не могло этому помешать, – даже на то, чтобы выдать бегство короля за похищение. Барнав оказался одним из трех депутатов, которым поручают сопровождать королевскую семью из Варенна в Париж. Сидя в дорожной карете августейшей четы, депутат знакомится с королем и королевой и проникается к ним сочувствием. Мария-Антуанетта начинает политическую переписку с ним с одобрения Людовика XVI, подобно тому, как он знал и о ее тайной беседе с Мирабо в июле 1790 года. Нижеследующее письмо Барнаву написано через три дня после того, как 17 июля на Марсовом поле произошел трагический расстрел мирной демонстрации, собравшейся из-за петиции о низложении короля, поданной клубом кордельеров. Национальная гвардия по приказу Лафайета открыла по ним огонь, в результате чего более 50 человек были убиты и несколько сотен ранены. После этой драмы раскол между сторонниками конституционной монархии и республиканского правления стал непреодолимым.

Сего 20 июля 1791 года

Я не хотела писать к вам, пока важные события прошедшей недели несколько не улягутся. Мне было отрадно видеть,