Читать книгу - "Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей - Джессика Вернберг"

заката. Труд Гиббона не был лишен противоречий; в 1779 году ему пришлось его защищать, издав свое «Доказательство правоты». Но и очернители, и сторонники Гиббона смотрели во все глаза не на папский Рим, а на Древний Рим цезарей. В начале XIX века Шарлотта Энн Итон, женщина смешанного англо-шотландского происхождения, гуляя по городу, обращала внимание на «ужасные руины его былого величия, горделивые монументы ранних лет его славы, накопившиеся напоминания о долгих веках превратностей» [19]. Такие описания, где восхваления Древнего Рима перемешаны с печальными размышлениями о городе настоящего, напоминают горькие наблюдения людей Ренессанса, подобных Флавио Бьондо. И это неслучайно. Окружение таких людей, как Шарлотта Итон, выросло на ценностях «классического образования» – системы обучения, сформированной гуманистическими принципами и популярной у высших слоев Британии. В холодных английских классах молодые умы учили стихи Вергилия и скупую остроумную латынь древнеримского государственного деятеля Цицерона. Приехав в город в декабре 1816 года, Итон увидела в нем воплощение «всего того, что мы читали, думали, чем восхищались, что боготворили с наших юных лет» [20]. Как паломники в барочном Риме, эти исследователи Античности видели в городе неповторимую по мощи идею, не имевшую ничего общего с католической религией.

С конца XVII и до начала XIX века Древний Рим воспринимался как политический и культурный инструмент, далекие от города люди познавали и заимствовали его добродетели для собственных целей. После того как английская знать убедила Вильгельма Оранского вторгнуться в Англию и сместить в 1688 году ненавидимого ими короля-католика Якова II, она старалась подвести под свой переворот фундамент республиканских принципов гражданского долга и свободы [21]. Другие люди обращались к более глубоким, античным, истокам, к примерам конкретных деятелей той эпохи. В середине XVIII века государственный деятель и писатель лорд Честерфилд в своих письмах к сыну умолял его учиться стихотворному размеру у Горация и красноречию у Цицерона, а характер строить, как классическое римское здание: «коринфская постройка на тосканском фундаменте» [22]. Сам Честерфилд заказал свой бюст скульптору Джозефу Уилтону в стиле Катона Старшего – с римским носом, короткими волосами, голой мускулистой грудью [23]. Этот древний римлянин и так уже был любимцем Британских островов. В 1713 году его прославил актер Бартон Бут, сыгравший Катона на сцене Королевского театра на лондонской Друри-Лейн. В пьесе Джозефа Аддисона прославлялась непреклонная гражданская доблесть Катона перед лицом самовластной тирании Юлия Цезаря. Толпы ревели от восторга, разговорам не было конца. Парламентские деятели Англии наперегонки отождествляли себя с главным героем пьесы. Для многих, включая политического философа Уильяма Годвина, классическое образование, собственные поступки и политическая стабильность были тесно переплетены, а Древний Рим давал «чистейшие образцы добродетели» для современного общества, которое вот-вот «утонет в изнеженности и праздности» [24].

По всему континенту и за его пределами следование классическим римским образцам уже давно стояло во главе угла в школах иезуитов, игравших ведущую роль в образовании с самого своего появления в 1540 году. Создав первые бесплатные школы, преподаватели-иезуиты наставляли учеников, что, «читая иных авторов, можно стать критиком», а «читая Цицерона – последователем» [25]. Их влияние было очень велико. К середине XVIII века иезуиты обучали сотни тысяч студентов в более чем 800 колледжах от Рима до Лимы и Макао [26]. К этому времени классическое образование расцветило общественную жизнь всей Европы. В своей книге «О духе законов» (1748 г.) судья и политический философ Монтескье призывал граждан Франции воплощать добродетель, как ее понимали древние римляне: «любовь к законам и к отчизне» [27]. В этом с ним соглашался писатель Луи-Себастьян Мерсье. Вчитываясь в конце рабочего дня в писания Цицерона, Саллюстия и Плутарха, он утверждал, что ему «больно покинуть Рим и опять оказаться простым прохожим на улице Нуайе» [28].

Для таких людей дополнением к образованию мог послужить только собственный опыт постижения Вечного города. Даже тех, кому не повезло получить классическое образование, несло в Рим на волнах энтузиазма, поднятых новыми открытиями из древнего прошлого. В начале XVIII века сын сапожника из маркграфства Бранденбург Иоганн Винкельман приложил много труда, чтобы самостоятельно выучить древнегреческий и латынь, возносясь над скукой своего полунищего существования при помощи речений великих философов и историков классических веков. После многолетней усердной учебы эрудиция – и переход в католичество – обеспечила Винкельману внимание и покровительство влиятельных фигур, в том числе кардинала Альберико Аркинто и короля Польши Августа III [29]. В 1755 году он перебрался в Рим и посвятил жизнь изучению материальных остатков язычества Греции и Италии. Его усилия увенчались появлением культового труда «История искусства древности» (1764 г.), в котором он опирался на находки строителей, чьи лопаты случайно наткнулись на потерянный античный город Геркуланум и, немного позже, Помпеи. Труд Винкельмана вдохновил на поездку в Рим других немцев. Сам Гете мечтал с ним повстречаться, когда он вернулся на Север в 1768 году. Но его мечте не суждено было сбыться: повар-итальянец Франческо Арканджели убил Винкельмана на придорожном постоялом дворе.

Оказавшись в Риме спустя без малого два десятилетия, Гете убедился, что дух его соотечественника жив и даже набирает силу. Днем Гете и его спутники изучали по всему городу древности. После ужина они с нетерпением ждали от квартирной хозяйки громкого пожелания «Felicissima notte!»: говоря это, она передавала им свечной огарок, которым они освещали свои дневные рисунки и заметки [30]. Иногда они даже приносили к себе в комнаты найденные в древнем городе обломки. Однажды, как записал Гете, «бродя среди развалин дворца Нерона, превращенных в грядки с артишоками, мы поддались соблазну набить карманы кусками гранита, порфира и мрамора, тысячами валявшимися вокруг» [31].

* * *

Постоянные обитатели Рима тоже не избежали маниакального интереса к давно утраченному прошлому города. В XVIII веке такие римляне, как Франческо Фикорони, изучали его развалины с неменьшим воодушевлением, чем англичане, отправившиеся в свой гран-тур. Ведя раскопки в Винья-Морони у начала Аппиевой дороги, Фикорони извлек из земли и описал имущество своих далеких предков, от железных игральных костей и окаменелостей до театральных масок [32]. Другие римляне пытались оживить классическую культуру нематериальными средствами. Начиная с 1725 года группа мужчин и женщин собиралась летними днями для чтения стихов в театре в Боско Парразио, пышном саду на вершине холма Яникул. Зимой группа собиралась в Театро-дельи-Аркади около палаццо Салвиати. Своим погружением в пасторальную идиллию таких древних авторов, как Вергилий, Академия аркадийцев мечтала очистить итальянскую поэзию от барочных наслоений.

31 августа 1776 года они устроили самую пышную из своих церемоний на ступеньках Капитолийского холма, чтобы увенчать лаврами поэтессу, называвшую себя Кориллой Олимпикой [33]. Корилла, то есть Мария Маддалена Морелли, родилась в 1727 года и сделалась единственной поэтессой, удостоенной этого старинного знака отличия, в прежние века врученного таким поэтам, как Торквато Тассо и Франческо Петрарка. Эта флорентийка, которой к тому времени было уже почти 50 лет, бесстрастно изливала море рифмованных импровизаций «на изумленную молодежь» [34]. Она пленила герцогов Тосканы и аристократов Рима, в Пизе ослепила недоброй памяти романтического авантюриста Казанову. Вдохновляясь классическими образцами, она являлась публике, как «Венера кисти древних», и утверждала, что ей «достаточно прищуриться мужчине, чтобы одержать над ним победу» [35]. Выступая перед римской Академией аркадийцев, Корилла решала гораздо более трудную задачу. Чтобы заслужить лавры, она должна была импровизировать в стихах на темы от античной философии до оптики и света [36]. Описание коронации героини в романе французской писательницы Жермены де Сталь «Коринна» (1807 г.) кое-кто сочтет собранием клише. Широко прославляемая как женщина классических идеалов, Коринна является в образе древней мудрой Сивиллы и едет на Капитолийский холм в «колеснице в стиле Древнего Рима» [37]. Однако мадам де Сталь описывает свою героиню именно при ее восхождении на древний холм за лавровым венком, хотя отрицает, что вдохновлялась событиями 1767 года.

При всей живописности римских сцен в классическом стиле при ближайшем рассмотрении на первый план выступают менее привлекательные подробности. Президент академии Джоаккино Пицци устроил коронацию Кориллы после захода солнца в тщетной надежде оградить ее от осуждения людьми, возмущенными тем, что она бросила мужа и ребенка [38]. В других кругах Рима одобрение антикварных пристрастий Франческо Фикорони шло бок о бок с осознанием реальности. Чтобы выжить, римляне работали чичероне (культурными гидами), добывавшими сувениры для английских milordi,