Читать книгу - "Лачуга должника и другие сказки для умных - Вадим Сергеевич Шефнер"

этажа. Мимо трех окон. Туда и обратно. А с нашего двора еще никто по карнизам не ходил.

Надо сказать, что жили мы в большом домище на одной из линий Васильевского острова. Точного адреса вам не называю, потому что там до сих пор живут люди, которые помнят меня. Они могут уличить меня в неточностях – я всегда любил «добавлять от себя», и до сих пор у меня сохранилась эта черта. Так вот, короче говоря, в этом большущем доме было три двора. Второй двор был нейтральным, а первый и третий во всем соперничали между собой. Я жил в первом дворе. Поэтому известие, принесенное Шерлохомцем, было не из веселых.

– Что же нам теперь делать? – спросил я. – Придется кому-нибудь тащиться по карнизу. Кто живет у нас во втором этаже? Костя Пикин, Женька Петров, кто еще?

– Нет, это категорически отпадает, – сказал Шерлохомец. – Мы уже провели с ребятами совещание. Наш двор должен пройти по карнизу третьего этажа. Ну, ясно, не весь двор, а кто-то один. И не мимо трех окон, а мимо шести окон. Дошло до тебя?

– Доехало, – сказал я. – Кто же из ребят живет на третьем этаже? Коська Зимыкин, Димка Жгун…

– А мы с тобой на каком этаже живем? – укоризненно спросил Шерлохомец. – Может быть, на первом или, может быть, на шестом? Что подсказывают твои наблюдения?

– Мы живем на третьем, – ответил я.

– Ну так вот, это дело поручили нам, – торжественно сказал Шерлохомец. – Или тебе, или мне. Нам нужно бросить жребий. Но если ты захочешь проявить сознательность, то можешь идти по карнизу добровольно, без всякого жребия. Ведь твое участие в этом деле строго желательно: у тебя есть тапочки на лосевой подошве, в них ноги не скользят.

– Я тебе дам тапочки, – сказал я. – Уж чего-чего, а тапочек мне не жалко.

– Ну, у меня совсем другой размер ног, – ответил Шерлохомец. – К тому же в чужой обуви ходят те, кто хочет сбить со следа угрозыск или Скотленд-Ярд. А мне в твоих дурацких тапочках ходить незачем, моя совесть чиста перед законом. Давай уж тогда метать жребий, раз ты такой несознательный.

– Ну давай, – сказал я и вырвал лист из тетради.

– Нет, тут нужен свидетель, чтобы все по закону было, – возразил Шерлохомец. – Пойдем к Лизе, больше не к кому. Не к взрослым же идти.

– Ну, к Этой я в комнату не пойду, – решительно сказал я. – Ты же знаешь, я с Этой не разговариваю.

Мы пошли в комнату Шерлохомца, и тот вызвал туда Лизу. Эта девчонка тоже жила в нашей квартире. Ей было столько же лет, сколько и мне, но училась она в третьем, а не во втором классе. Лиза была девчонка как девчонка, пока молчала, но стоило ей заговорить – и она превращалась в ядовитую змею. Мне она постоянно говорила разные колкости: и что я будто бы не моюсь, и что я недоразвитый, и что я хомяк; ничего хорошего я от нее ни разу не слышал. А совсем недавно она обозвала меня на кухне олухом господа бога – и откуда только брала она такие выражения! Шерлохомца же она уважала и считала его культурным мальчиком; это за то, что он много читал. Действительно, в комнате Шерлохомца была огромная полка с книгами. Там были книги медицинские – отец его был ветеринаром – и Шерлохомцевы книги: выпуски «Ника Картера», «Ната Пинкертона», «Женщины-сыщика мадам Тюрбо» и много других книг по сыскному делу. Шерлохомец покупал их на барахолке на те деньги, что отец давал ему на завтраки.

Едва Лиза вошла в комнату и едва Шерлохомец объяснил ей, в чем дело, она презрительно сказала:

– Ну, где уж Этому ходить по карнизам! Из него от страха цикорий посыплется!

Тем не менее она написала на одной бумажке «идти», а на другой «не идти». Потом она заложила руки за спину и долго их там держала с важным видом. Затем очень легким движением она выбросила руки вперед и сказала: «Выбирайте!»

Мне показалось, что при этом слове она подмигнула Шерлохомцу правым глазом, и я подумал: «Нет, ты меня не проведешь, не на таковского нарвалась!»

– Мне в правой! – крикнул я.

Лиза разжала правую ладонь – и там оказалась записка с надписью «идти».

– Ну вот, бог правду видит, – облегченно сказал Шерлохомец. – Ведь не зря у тебя есть лосевые тапочки.

Я подошел к раскрытому окну. По двору ходил татарин-трапезон с большим мешком и привычно, задрав голову, кричал: «Бутыл-банок-костей-тряп укупаю! Ненужных вещь укупаю!» В другом конце двора кружком стояли девчонки и занудливо пели: «Вера-вера-старовера, много сахару поела, захотела табаку – переехала реку. Чур-чура, чур-чура, убирайся со двора!»

Отраженные брандмауэром, голоса их звучали совсем близко.

«И не так уж высоко, и не так уж страшно, – сказал я себе. – Врешь ты, зловредная Лиза, никакой цикорий из меня не посыплется! Назло тебе не испугаюсь!»

Вдруг я услыхал за спиной тихий разговор, и затем меня окликнул Шерлохомец:

– Слушай, у нас есть дополнительная идея. Лиза сейчас принесет маску.

– Какую маску? – удивился я.

– Такую маску, чтоб ты не глядел по сторонам и чтобы ты не глядел вниз. Тогда тебе не так страшно будет.

Лиза вернулась из своей комнаты и действительно принесла маскарадную маску. Она была из картона, с резинкой сзади. Изображала она свиную голову.

– Не обязан я идти в какой-то свиной маске, – сказал я. – Такого уговора не было. Это все Эта выдумывает.

– Она добра тебе хочет, – наставительно изрек Шерлохомец. – Из этой маски ты будешь глядеть только в одну сторону, и у тебя не закружится голова. И потом подумай сам: этот несчастный Митька Косой шел совсем нормально и неинтересно, без ничего. А ты пойдешь в маске! Я даже завидую. Прямо как в книге про сыщиков: «Таинственный незнакомец в маске, неся на руках прелестную девушку и отстреливаясь от бандитов, отважно шел по карнизу шестого этажа».

– Третьего этажа, – поправил я. – И никаких девушек я на себе таскать не обязан. Лучше уж кирпичи таскать.

– Что ты с Этим разговариваешь, – сказала Лиза Шерлохомцу. – Разве Этот понимает что-нибудь в девушках или в девочках! Он только в компоте понимает. Это компотный сыч.

– Да, он любит набивать живот, это в нем действует животный инстинкт, – согласился с нею Шерлохомец. – Но сейчас ты не должна его дразнить, а то он еще откажется от своего жребия. Я пойду созову ребят со всех дворов, чтобы все видели, что и мы можем ходить по карнизам.

Я пошел в свою комнату,