Читать книгу - "Лебединая песня - Овидий Александрович Горчаков"

мастерски запутывает след и уходит от погони. Не подлежит сомнению, что перерезанный кабель ставки — ее рук дело. Рейд этой группы стал фактором в психологической войне. Офицеры ставки открыто говорят, что «Вольфсшанце» перестало быть безопасным местом. Все органы контрразведки работают вхолостую, сеют панику и нервозность, хватают на дорогах беженцев и бюргеров, обыскивают и арестовывают не только восточных рабочих, но и немцев. Десятки арестованных уже дали под пытками ложные показания, оговаривая себя и соседей, сбивая нас с правильного пути. «Лесные призраки» мерещатся и нашим солдатам. В армии и среди населения растет недовольство органами контрразведки.

— Все это мне известно, штандартенфюрер. Я знаю, что наш престиж падает из-за этих русских шпионов. Не набивайте себе цену. Вы не будете обойдены. Как вы собираетесь захватить их?

— Обычная антипартизанская тактика не принесла успеха. Я разработал оригинальный, смею утверждать, план. Как только группа завтра остановится на дневку, мне доложат о месте дневки следопыты СС. Я сразу же высылаю в лес четыре грузовика с эсэсовцами и мотками колючей проволоки. Прибыв к указанному кварталу леса, эсэсовцы за двенадцать минут растягивают «концертину» колючей проволоки вокруг квартала…

— И птички в клетке! Замечательно! И помните — берите их живьем, пусть ранеными, но живыми! И везите прямо ко мне! Это необходимо для нашего престижа. Заранее поздравляю вас, штандартенфюрер, с успехом! Хайль дер фюрер!..

Майор Стручков сидит в отлично оборудованной столовой штаба 3-го Белорусского фронта и без аппетита ковыряет вилкой бифштекс. Белые скатерти на столах, дымящийся борщ, официантки в белоснежных передниках. «Боже мой! А чем там питается группа «Джекэ?!»

Проходят дни, а «Джек» молчит. Все ближе начало наступления 3-го Белорусского фронта, а разведчики не выходят на связь.

— Если будет радиограмма от «Джека», — говорит майор начальнику радиоузла, — немедленно звоните мне. В любое время дня и ночи!

Майор просит об этом уже в который раз. Если перерыв в радиосвязи затягивался, он не спал ночами. Уже не одна наша рация навсегда замолкла в Восточной Пруссии, а неуловимый и неистребимый «Джек», хотя и подходил ближе других к ощетинившейся орудийными и пулеметными дулами железобетонной берлоге Гитлера, каждый раз оживал после недолгого тревожного молчания и вновь выходил на связь. Сколько раз бывало, что и радисты, и шифровальщики, и начальник радиоузла, и майор Стручков, и генерал Алешин уставали ждать, и вдруг внезапно на условленной волне раздавались позывные «Сойки» или «Лебедя» — «г2щ», «г2щ», «г2щ»… «Джек» жив, «Джек» борется. Но сейчас молчание «Джека» затянулось.

Большевики-подпольщики говаривали: «Кто продержится год в подполье — тот хороший подпольщик». Разведчики фронта говорили: «Кто продержится в немецком тылу на немецкой земле месяц, тот всем героям герой!» А «Джек» вот уже четыре месяца воюет в тылу врага, и не на партизанской «малой земле», а на земле врага.

Квадрат леса в восемнадцати километрах юго-восточнее Зенсбурга у озера Муккерзее. Только что отгремел бой. Еще не остыли дула автоматов. Аню всю трясет. Она уже три дня болеет. Ангина — таков Толин диагноз. Зина работать совсем не может — у нее сильный жар, что-то бредит про кукушку, считает, сколько жить осталось… В лесу — голоса, крики немцев, Толя зажимает Зине рот.

Немеют от холода пальцы, знобит, зубы выбивают чечетку. Аня передает радиограмму, работая на батареях Зининой рации. Чтобы обмануть немецкую радио-разведку, она настраивается как можно быстрее, при помехах сеанс прекращает, часто меняет позывные и волны. Теперь она знает рацию «Север» так же хорошо, как прежде в Сеще свой старенький «Ундервуд». Временами Аня работает почти в полуобмороке, автоматически.

Характеристика работы корреспондента № 2165:

«Позывной дает нечетко. Вместо «г2щ» получается «г26». Настройка передатчика длиннее нормального до 1 метра. Передача на ключе торопливая, нечеткая. У всех цифр укорочено тире. Материал принимает хорошо. Правильно и быстро переходит на предлагаемые нами волны, умело удлиняет и укорачивает волну своего передатчика».

Ночью разведчики идут по старинным дорогам, прорубленным в пуще еще крестоносцами. Идут по дорогам, чтобы не оставлять следов в заснеженном лесу. Перебираются через каналы по дамбам, прячутся за вековыми деревьями, когда проносятся грузовики и штабные «мерседесы», проезжают конные обозы.

Днем в лесу звучит французская речь. И это не галлюцинация: в лесу пилят деревья военнопленные французы.

А то вдруг разведчики, подобравшись кустарником к шоссе, услышали непонятный галдеж. По шоссе немцы-конвоиры, покрикивая, вели колонну американцев из «Офлага» — офицерского лагеря. Странные это военнопленные — сытые, розовощекие, отлично одетые. Они смеются, оживленно разговаривают друг с другом, перебрасываются на ходу бейсбольным мячом. За американцами медленно едет грузовик с продуктовыми посылками международного Красного Креста. За грузовиком шагают тесной толпой, тараторя наперебой и бешено жестикулируя, итальянские генералы. Немцы посадили их в «Офлаг» после свержения Муссолини в июле прошлого года…

За лесом зловеще горят призрачным, трепетным светом ракеты, и Толя Моржин рассказывает про победные артиллерийские салюты в Москве.

Слабеют, выбиваются из сил разведчики. Каждую ночь все труднее идти. Моржин смотрит на карту, хмурится. Позапрошлая ночь —17 километров, прошлая — 12 километров, эта ночь — 8 километров, хотя теперь стало легче перебираться через замерзшие реки, каналы и болота.

Густо валит первый настоящий снег. Покрывает белым саваном спящую четверку из группы «Джек». Пятый — Ваня Целиков — охраняет сон группы, сидя неподалеку под облетевшим старым дубом. Стоять у него давно нет сил. Что только не делал он, чтобы не сморил его сон: перечитал все известные ему стихи, спел молча все, что знал, песни, искусал в кровь губы, исщипал себя, и все же сон неумолимо наваливается. А сон сейчас равносилен предательству.

Есть у Целикова последнее средство. Вытащить пулю из патрона, насыпать пороху из пули на тыльную сторону левой ладони. Хватит клевать носом! Правой рукой Иван зажигает одну из последних спичек в коробке. Ярко вспыхивает порох, вмиг глубоко прожигая кожу. Нет, никто не увидит огня, Ваня хорошо замаскировал вспышку. Едва не закричав от боли, трясет он опаленной рукой. Зато и сон как рукой сняло…

Густеют ранние ноябрьские сумерки. Командир всегда просыпается первым — с темнотой надо сниматься с дневки и всю ночь топать на юг.

— Подъем! — шепчет, не поднимая головы, Толя Моржин. Он толкает локтем Мельникова. — Хватит дрыхнуть! Оглохли, что ли? Ауфштейн! Кому говорят?

Неимоверно сладки эти последние минуты сна. Ваня Мельников натягивает на голову тонкий «семисезон». А когда сам был командиром, тоже первым просыпался и других будил…

Он