Читать книгу - "«Герой нашего времени»: не роман, а цикл - Юрий Михайлович Никишов"

Д. Е. Тамарченко видит еще один повод для Печорина отклонить его намерение броситься на шею: «Он, по-видимому, был хорошо знаком с той бесцеремонностью штабс-капитана, которая неприятно удивила и автора путевых записок при встрече с Максимом Максимычем в гостинице: “Мы встретились, как старые приятели. Я предложил ему свою комнату. Он не церемонился, даже ударил меня по плечу и скривил рот на манер улыбки. Такой чудак!..”»254. (Подтверждается версия, что в крепости Максим Максимыч мог обращаться к Печорину на «ты». Причем односторонне). Что бесцеремонность свойственна натуре штабс-капитана, подтверждает сцена его общения с лакеем Печорина.

«— …Мы с твоим барином были приятели, — прибавил он, ударив дружески по плечу лакея, так что заставил его пошатнуться…

— Позвольте, сударь; вы мне мешаете, — сказал тот, нахмурившись».

Сам по себе жест персонажа, может быть, и не слишком значителен, чтобы задерживаться на нем, но он увеличивает значение, когда вписывается в цепочку фактов. Не слишком-то скромен Максим Максимыч, когда чувствует себя вправе жаловать окружающих знаками своего внимания — кого какими.

Не получилось по его желанию — и добрейший Максим Максимыч превращается в упрямого, сварливого штабс-капитана. Здравая мысль проскальзывает и в этих его рассуждениях: «Что ему во мне?» Но это не из разряда комплекса неполноценности. Напротив, возгорает желание самоутвердиться. Видимые преимущества Печорина штабс-капитан подает насмешливо: «Вишь, каким он франтом сделался, как побывал опять в Петербурге… Что за коляска!.. сколько поклажи!.. и лакей такой гордый!.. — Эти слова были произнесены с иронической улыбкой».

Конфликт явлен, конфликт неразрешим. Он вынесен на суд читателей, но он не может решиться большинством голосов. И дело тут не в количестве голосов, поданных за ту или иную позицию, и не в авторитете высказавшихся (на стороне Максима Максимыча голос самого государя императора): обе позиции все равно существуют, их не примирить. Перед нами типичная трагическая ситуация: у каждого своя (для него несомненная) правда!

Нужно ли уступать настоянию рассказчика: «Сознайтесь, однако ж, что Максим Максимыч человек достойный уважения?..» Сознаемся: да. И что — после этого и сварливость примем за добродетель? А ведь это чувство агрессивное. Оно разбужено Печориным, но он уехал и вряд ли прихватил с собой впечатление от ему не нужной встречи. Разбуженная обидой досада выплескивается просто на подвернувшихся под руку.

«— Где нам, необразованным старикам, за вами гоняться!.. Вы молодежь светская, гордая: еще пока здесь, под черкесскими пулями, так вы туда-сюда… а после встретишься, так стыдитесь и руку протянуть нашему брату.

— Я не заслужил этих упреков, Максим Максимыч.

— Да я, знаете, так, к слову говорю…»

Было бы прямой ошибкой считать, что сварливость Максима Максимыча — это лишь настроенческая реакция, да еще спровоцированная ситуацией. Нет, это приоткрывшееся свойство натуры. «Время, погубившее Печорина, должно было обездушить и доброго Максима Максимыча. После того, как он предрек дурной конец Печорина, автор пророчит нравственную гибель штабс-капитану; этим и заканчивается рассказ “Максим Максимыч”…

Сердце Максима Максимыча очерствеет и душа его закроется именно потому, что он, штабс-капитан, опора власти, в своем отношении к человеческой жизни и смерти порой не возвышается над дикими горцами»255.

Вот ближайший эпизод: «Мы простились довольно сухо». На этот раз, надо полагать, с инициативой Максима Максимыча. Очень может статься, что история с Печориным подвигнет Максима Максимыча давить на окружающих своим положением хоть не великого, но начальника: пусть срабатывает авторитет чина.

«…Максим Максимыч не лишен и самолюбия… Несколько свысока отнесся он к новому знакомцу — странствующему офицеру, достаточно непочтительно пустив “огромный клуб дыма”, не желая вступать в разговор. И пусть это высокомерие объясняется просто — встреча “кавказца” с новичком, оно психологически весьма значимо. Лукавая улыбка Максима Максимыча, неоднократно отмечаемая Лермонтовым, также должна показать определенное превосходство героя над собеседником»256.

Еще раз столкну контрастные суждения: «Нам очень хочется верить, что Максим Максимыч, представитель народной России, в душе простит обиду Печорину, блудному сыну, и сохранит свое доброе отношение к миру, к тем людям, которые волей судьбы окажутся рядом с ним»257. Вот еще мнение заступницы за ветерана: «Несмотря на попытки критики снизить образ штабс-капитана, следует отметить его самое главное достоинство: он не потерял человеческого облика, не ожесточился, как мог, приспособился к войне и этому учит солдат. Он солдат, добросовестно несущий свою службу. Максим Максимыч — это национальный тип простого русского человека, воплотившего лучшие черты народного характера — доброту, человечность, преданность, искренность»258.

Блажен, кто верует!

Иное: «Перемена в Максиме Максимыче так разительна, что кажется немыслимой или подсказанной минутным гневом. Но автор не позволяет нам заблуждаться. Добро обратилось во зло, и это не на один миг, а окончательный итог жизни штабс-капитана…»259. Прибавлю: повесть «Бэла» заканчивается буквально ультимативным требованием рассказчика-офицера признать Максима Максимыча человеком, достойным уважения. Повесть «Максим Максимыч» подобных призывов не повторяет…

Понять Максима Максимыча полезно с тем, чтобы оценить беспросветное одиночество Печорина.

Они сошлись. Волна и камень,

Стихи и проза, лед и пламень

Не столь различны меж собой.

<…>

Так люди (первый каюсь я)

От делать нечего друзья.

Так Пушкин написал про двух деревенских соседей. Эти стихи можно применить и к лермонтовским героям. Но есть и разница формальная: эти «сошлись» даже и не своей волей, а распоряжением начальства. Есть разница фактическая: Максим Максимыч полагает, что коль они служат отечеству, то все основания дружить; Печорин вообще к дружбе не расположен, а тут еще и «взаимная разнота» не побуждает к сближению. К слову, и Максиму Максимычу за год совместной службы нечего вспомнить из ратных подвигов. «А помните наше житье-бытье в крепости? Славная страна для охоты!.. Ведь вы были страстный охотник стрелять…»

Вину за преувеличенную им холодность Печорина Максим Максимыч уже целиком записывает на его счет; досада подогревается, поскольку не сбылось его самоуверенное предсказание, что Печорин «тотчас прибежит, как только услышит его имя». Так что явленная тут самоуверенность не частного порядка, это своеобразный полюс: с одной стороны — реальное скромное («что ж я такое»), но с другой стороны — я хоть и не крупный начальник, но штабс-капитан; я владею истиной, а кто думает иначе, тот неправ.

Д. Е. Тамарченко высказывает много дельных критических замечаний в адрес Максима Максимыча, но как бы в компенсацию завышает его роль в системе образов: «Но главным выражением духа эпохи в первой части “Героя нашего времени” является образ Максима Максимыча. Ему принадлежит здесь центральное место и, в сущности, решающая роль, глубоко скрытая