Читать книгу - "Ничья - Александра Лимова"

он обычно ничего не предлагает повторно и, коснувшись пальцами обручального кольца на моем пальце, открывая мне дверь в салон подъехавшего автомобиля, деланно удрученно заявил, что я просто не оставила бедному Рэму никакого выбора.

Мрачно ухмыльнувшись воспоминаниям миновала охрану на въезд в комплекс и направила машину на подземную парковку. Запоздало покосилась на задумчиво глядящего в мой профиль Марка. Ожидаемо не спросившего почему моя родная сестра живет в элитных апартаментах рядом с центром, когда я работаю фотографом, катаюсь на четырке и обитаю в студии далековато от центра. Не спросил, хотя вопрос легко читался в бархатных глазах, безошибочно понявших стоимость хат в доме еще на парковке, где его Ламба смотрелась бы как влитая среди автомобильных соседей в том ценовом диапазоне, а моя четырочка, вставшая между Феррари и Корветом, стала выглядеть особенно непрезентабельно.

— Какой ты охеренный, — улыбнулась я, припарковав машину и потянувшись к его усмехнувшимся губам. — По Наде: просто не обращай внимания, мы с сестрой разные люди.

Усмехнулся и вновь притянул к себе только отстраняющуюся меня.

Реакцию Нади, любопытство сменившееся неудовольствием, как только мы переступили порог, предугадать было несложно. Обнимая радостного Гришку, пытающегося задушить в объятиях меня и с интересом осматривающего разувающегося Марка, я, поймав взгляд сестры, предупреждающе подняла бровь.

Надя, сухо представившись Марку, повернулась ко мне и сообщила, что Володя с утра убежал на тренировку, приедет вечером, и она, вероятнее всего, тоже. Напомнила элементарные вещи о Гришке и была такова.

Интерьер моей трехкомнатной видовой квартиры был весьма схож с моей студией в Кировском, с той лишь разницей, что здесь на качество материалов отделки не скупились. Если это и не укрылось от Марка, то вопросов он снова не задал, занятый общительным и активным Гришкой, с интересом включаясь в его идеи экскурсии по квартире, сбору конструктора, показу своих рисунков и обширном рассказе о Кате, его будущей жене, с которой они дружат в детском садике.

Катя и предстоящая свадьба нас с Марком интересовала больше всего, что очень льстило Гришке, сидящему у меня на коленях и заинтересованно раскрашивающего фломастером рукав Марка, важно объясняя двум большим и глупым взрослым, что такое любовь. Про дележку котлетой (это самое вкусное в садике), держать за ручку, обнимать и играть, даже если тебе не нравятся куклы («Кате не нравятся машинки, но она со мной играет, значит, мне надо терпеть ее куклы. Я их катаю на машинках, ей нравится»), уже было выяснено. Марк, приподняв рукав футболки, подавая фломастеры Гришке, с восторгом обнаружившего дополнительную раскраску, заинтересованно спросил:

— А что еще надо делать, когда любишь девочку?

Гриша, перекрашивающий золотистые глаза филина в фиолетовые, задумчиво нахмурился и выдал:

— Целоваться. Я целоваюсь с Катей. В щечку! — важно добавил он, когда я, не удержавшись, прыснула, а Марк с самым серьезным видом внимал Грише.

Когда настало время обеда, и я хотела оставить мужиков заниматься строительством из конструктора, мне сообщили, что до кухни меня довезут. Солист группы ВИА кря, ухватив за край пушистый коврик где по-турецки седела я с Гришей на коленях, буксируя нас на кухню, громко сообщил восторженному Гришке:

— Гриша, ты Алладин! Пой со мной! Арабская но-о-очь…

Рассмеявшийся Гришка, вцепившийся в мои плечи пока нас катил ковер-самолет на буксире поющего Марка, подпевать не мог, потому включилась я:

— Волшебный восток! Здесь чары и месть!..

— Отвага и честь, дворцы и песо-о-ок!..

Смеясь, катились на кухню с подбадривающими Марка выкриками, потому что, как оказалось, дальше слов мы с Марком не вспомнили, а Гриша их и вовсе не знал. Что Марк поспешил исправить, поставив Гришке, усаженном за стол, мультик и сообщив мне, собирающейся готовить кашу, что господин Гросу хочет оказать помощь: «в смузи я шарю. Что там сложного? Рис варись, вода кипятись». В самом процессе готовки при сражении на полотенцах я ему проиграла, выключила трек Мортал Комбат и выпроводила смеющегося Гришу и Марка с кухни.

Марк оказался прав, с детьми у него было много общего, но это было очень… мило, что ли. Вот так готовить кашу под смех, топот, иногда грохот, еще больший хохот и клятвенное заверение «мы живы, с нами все в порядке, сейчас все уберем!».

После обеда, больше смахивающим на побоище, ибо Грише, которого Надя склоняла к опрятности и аккуратности, обедать в игровой форме нравилось больше, что повлекло не совсем чистую обстановку на кухне, я сообщила мелкому, что время для сна.

Марк, усаживая его, против обыкновения не сопротивляющегося, в кроватку со словами:

— Вы арестованы! Ложку отдай, ишь, мы тоже смотрели про Шоушенк! — забрав у рассмеявшегося Гриши ложку, отправился отмывать рукав, а я, примостившись кресле-качалке рядом с кроваткой, открыла книгу сказок.

Марк вернулся вскоре, развалился на небольшом диванчике у окна и залип в телефон. Гриша, явно утомленный непривычной для него активностью, засопел в конце второй сказки. Закрыв книгу, оглянулась на Марка и испытала легкий укол онемения за грудиной. Он не смотрел в экран телефона, явно давно отложенного в карман. Закинув руки за голову, смотрел на меня и в карих глазах с поволокой такое выражение… прежде чем взгляд стал непроницаемым, он отвел его, а по красиво очерченным губам вскользь мягкая улыбка.

Отложила книгу немного похолодевшими пальцами, встав, поманила его из детской. Я не хотела, чтобы этот взгляд отпечатался в моей памяти. Мужской. Слишком. Такой, когда возникают неуместные в нашем с ним положении мысли. Но картина была перед глазами, а от него, идущим за мной на кухню так отчетливо веяло тем самым, чтобы во взгляде и в нем самом, ускоряющим пульс и частоту дыхания.

Убирая побоище в кухне, попыталась все вернуть в русло иронии, так любимой обоими, но он, перехватив меня, возвращающуюся от раковины к столу, подсадил на кухонный островок, разведя мои ноги, чтобы встать между них вплотную ко мне и, закладывая мои руки себе за шею, коснуться улыбающимися губами шеи.

— Мар, — попыталась отстранить его голову, но он теснее обнял. И мягче.

— Я не пристаю, — отозвался, приподнимая голову и касаясь губами губ.

— А что ты делаешь?.. — тихо рассмеялась, с удовольствием глядя в улыбающиеся глаза.

— Целоваю, — фыркнул он. — Ты тоже давай целовайся.

Перехватило дыхание и смело душу от теплого выражения его глаз, вплевшихся в кровь. В разум. Я бы может и поцеловалась, да только мир внезапно напомнил о себе трелью входящего вызова на мой телефон