Читать книгу - "Лента Мёбиуса, или Ничего кроме правды. Устный дневник женщины без претензий - Светлана Васильевна Петрова"

Еита – тбилисская армянка, поступила в институт вслед за подругой. Тучная, с тёмными усиками и пушком на щеках, любвеобильная, она одинаково легко сочиняла стихи и решала задачки по высшей математике. Когда поток студентов стремился в аудиторию на первую лекцию, Гита выбегала из общежития, торопясь на очередное свидание. Её бурные романы шокировали и одновременно возбуждали мой интерес. Гита вечно маялась с «залётами» и рассказывала, как прыгает со шкафа и пьёт синестрол, однако всё заканчивалось абортом. Накормив свои гормоны до отвала в молодости, армянка по большой любви вышла замуж за еврея с большим животом и отбыла в Израиль, родила двух умнейших отпрысков и вместе с любимым мужчиной нежится в окружении таких же талантливых внуков и правнуков. Страна эта социальная, даром, что зависла между миром и войной, люди живут там долго и счастливо. Тина регулярно общается с подругой по скайпу и знает об этом не понаслышке.

Детдомовка Бригитта, прибыла по комсомольской путёвке из Латвии – высокая, плоскогрудая и плоскозадая, сплетающимися большими ногами, она была старше нас, беднее и целеустремлённей, аккуратно писала лекции круглым детским почерком и перед экзаменами натаскивала нашу компашку по общественно-политическим дисциплинам. Я особенно в этом нуждалась, так как не могла взять в толк логики истории КПСС или политической экономики социализма, самые простые вопросы в билетах вызывали у меня панику.

Рамона, смуглая, изящная испанка лет тридцати, второе поколение детей антифашистов, спасённых страной социализма от режима Франко. Рамона умела дружить, и не нашлось бы просьбы, которую она не исполнила. У неё был муж-испанец и сын-школьник, вполне взрослые интересы, узкие длинные зубы и золотая коронка спереди. Ещё очень сильный акцент из-за того, что воспитывалась землячеством. Она румянилась и ярко красила узкие губы, чего в нашей компании никто не делал. Для меня осталось загадкой, с чего её вдруг понесло получать высшее образование. Инстинкт одиночки, стремящейся стать своей в чужой среде? В ней не было ничего плотского, кроме острых, как запах балетного пота, разговоров о сексе. Тема эта для Рамоны являлась обыденной. Дымя сигаретами, как паровоз, она, нимало не смущаясь, рассказывала о пользе мастурбации для глубины оргазма, о том, как мнёт рукой собственную матку, чтобы прервать беременность на начальной стадии. Я смутно представляла, где этот орган находится.

Бригитта сдержано покашливала, грузинка делала всезнающее лицо, армянка, похоже, была в курсе. Задержав дыхание, заворожённая ужасом незнакомых мне слов и действий, я пыталась делать вид, что всё это не представляет для меня никакой новизны. Между тем ничего подобного я прежде не слышала. И не читала. За мной тянулся лишь жидкий шлейф школьной романтики и простоватый кавалерист Вадим, который мог меня просветить, но не решился. Теперь я пожинала плоды своего невежества.

Чтобы поучаствовать в обсуждении и не ударить лицом в грязь, пришлось рассказать историю троюродной сестрицы, которая забеременела от хитроумного ловеласа, оставаясь девушкой. Мне бы на этом закончить, но я добавила:

– Теперь она сможет родить, а потом пудрить мозги своей невинностью следующему любовнику.

Четыре пары глаз уставились на меня с неподдельным интересом.

– Ты что, не знаешь, каким путём дети являются на свет божий? – недоверчиво спросила Рамона прокуренным голосом.

Когда-то мне, шестилетней, на подобный вопрос ответила мама, и больше эта тема меня не интересовала. Я и выдала мамину версию. Запнулась лишь на секунду, чуть не сказав «через попу», но хотелось соответствовать раскованности компании, поэтому предпочла более вульгарный вариант: «через ж…».

Испанка посмотрела на меня с сожалением и бросила окурок в урну.

– Сама ты ж….

Прозвенел звонок, все двинулись в аудиторию, не успев как следует повеселиться на мой счёт.

Инцидент быстро забылся. Продвинутые подружки сообразили, что у меня другая идейная начинка и полное отсутствие присутствия. Чего ещё ждать от 18-летней девочки, воспитанной на старомодных ценностях. Правда, мой ум уже начали тревожить «Пряслины» и «Не хлебом единым», но идеологически я оставалась насквозь советской, причём совершенно искренне.

Нынешней молодёжи это покажется диким, нынешние хорошо подкованы и в проблемах социума, и в вопросах пола. Я же не знала многих слов, которые сегодня звучат слишком часто и привычно, или имела искажённое представление об их толковании: плюрализм, пенис, толерантность, оргазм, парадигма, хотя для большинства есть русские аналоги. Но физиологически мой организм функционировал в соответствии с возрастом, и меня настигло какое-то возвышенное, нереальное чувство, от которого сносило крышу. «Проделки гормонов» – поставит диагноз циник, но попробуйте убедить в этом девушку, которая созрела и только поэтому думает, что смертельно влюблена.

30 июля.

Санду Старк учился на последнем курсе оформительского факультета и готовился стать графиком. Очень престижная массовая специальность, раньше даже романы классиков украшали иллюстрациями, в том числе цветными, это повышало интерес к книге и во многом заменяло нынешнюю аннотацию, которая ещё не стала обязательной. Старк прибыл по обмену из Румынии. Тогда была такая мода – сколько наших студентов отправлялось в соцстраны, столько оттуда приезжало к нам, специальное подразделение КГБ вело такой учёт. Обмен считался полезным для взаимопроникновения идей коммунистического интернационала. Без сомнения, со временем социалистический лагерь станет одной большой державой, первенство которой никто на планете не сможет оспорить.

Румын везде являлся в сопровождении другого Саши – Иоффе, высокого парня, комсорга, главного редактора вузовской стенгазеты, руководителя самодеятельности и студенческих отрядов, в сентябре собирающих картошку на подмосковных полях. Сеяли колхозы много, умная техника по полям ещё не гуляла, и бесплатно выковыривать урожай из земли привлекали население. Зимой студенты и работники госучреждений командировались в плохо оборудованные хранилища перебирать гниющие овощи.

В общем, Иоффе был передовым, но в шрамах от юношеских прыщей, а у Старка – хорошей лепки подвижное лицо, большие прозрачные глаза и мягкие губы, которые хотелось потрогать. Приятели сразу ко мне прилипли, на институтских вечеринках танцевали по очереди, вместе провожали домой. Не исключаю, что комсорг Иоффе имел в отношении иностранного студента спецзадание. Но тогда мне такое в голову не приходило. Санду о себе рассказывал без подробностей: два года провёл в фашистском концлагере для детей, родители погибли, воспитала тётка, у которой небольшая усадьба в пригороде Бухареста – огороды, коровка и пара свинок. Помогал ей по хозяйству.

– Вернусь в Румынию, если не найду интересной работы по специальности, стану фермером. Люблю свежий воздух, – признавался Санду, словно забрасывал удочку, ожидая реакции..

Наживку я проглотила, мне вдруг показалось, что я всегда хотела жить на природе – тишина, парное молоко, цветные закаты и близкие звёзды.