Читать книгу - "Автобиографические записки.Том 3 - Анна Петровна Остроумова-Лебедева"

раскидистым кленом. С правой стороны зеленой ширмой росли густые кусты сирени, за ними блестел узкий длинный пруд. Место это было уединенно. Клен бросал чудесную тень и сохранял утреннюю прохладу. Разлапистые его листья горели светлым изумрудом и колебались от легкого ветерка.

Это был наш любимый уголок, где мы проводили много времени.

Так прошло лето 1937 года.

* * *

Надо готовиться к юбилейной выставке двадцатилетия Великой Октябрьской социалистической революции[178].

Как мне грустно, что я пейзажист! С каким бы я восторгом изобразила окружающую жизнь! Меня чрезвычайно привлекают физкультурники: лыжники, конькобежцы, футболисты. А летом в Пушкине я много раз любовалась импровизированными танцами на зеленых лужайках, под тенистыми деревьями. Как это было все красочно.

В октябре я сильно расхворалась, опять отекли лицо и глаза. Льются беспрерывно слезы, которые разъедают веки и щеки и вызывают экзему.

Ничего не могу работать, так все предметы вокруг двоятся и троятся в моих глазах.

По совету врачей мне необходимо было быть как можно больше на воздухе. Часто ездила на Елагин остров. Это был конец октября, и сильно холодало. Помню, как я однажды долго сидела на скамейке и наблюдала, как под лучами солнца лед в дальнем конце пруда оттаивал и в воде, освободившейся от сковавшего ее покрова, стали постепенно отражаться белые стволы деревьев и яркое оперение прибрежных кустов. И медленно, и неизменно блестящее пространство свободной воды все увеличивалось, отражая дальние деревья и приближаясь к моему берегу. А ночью, когда не будет солнца, опять все замерзнет. Напрасная борьба с неизбежным.

По вечерам меня, больную, навещают мои друзья: Клавдия Петровна, Анастасия Осиповна.

Анастасия Осиповна рассказала мне о состоянии строящейся лаборатории имени моего покойного мужа, да я и сама на днях туда приезжала и порадовалась, как продвинулось строительство.

В лаборатории шесть или семь довольно больших комнат с огромными окнами, выходящими в палисадник, и две комнаты с окнами, смотрящими во двор. Широкий коридор. Окраска стен приятна — почти цвета слоновой кости. Уже везде паркет. Проведены водопровод и газ. Много мебели, вся одного цвета — немореного дуба, светлая. Но мебель еще громоздится одна на другой. Пришло пять рулонов линолеума.

IX.

1938–1941 годы

В феврале 1938 года перевезла домой бронзовый бюст Сергея Васильевича, отлитый в Академии художеств известным литейщиком Василием Захаровичем Гавриловым. Отлит бюст очень хорошо. Патинирован тоже приятно. В этом бюсте допущены мною ошибки, но мне удалось запечатлеть одухотворенный и живой облик Сергея Васильевича. И это, хочу думать, искупает мои промахи…

Всю эту зиму я проболела. Появились прежние недомогания, вызванные моей работой над портретами маслом, о которых я уже упоминала. Не раз прибегала за помощью к профессору Мгеброву, который пытался избавить меня от отеков, экземы и припадков астмы.

Он всегда мне говорил, что всякое обострение моего заболевания вызвано каким-нибудь запахом, который я могу даже и не заметить. Я ему горячо возражала, что ведь так жить нельзя. До чего же это дошло. Натирать пол мастикой нельзя, так как в нее входит скипидар. Чистить обувь нельзя, так как в сапожную мазь входит скипидар. Не могу же, говорила я, просить гостей обувь оставлять за дверью. Свою обувь я могу не чистить, а того же требовать от людей, бывающих у меня, я не могу. Входить в чужую квартиру и спрашивать: «А нет ли у вас скипидара?!»

Он смеялся и говорил: «Но все-таки таково положение вещей. Вам надо избегать запахов, да и вообще вы трудный и сложный пациент». Так он выразил свое мнение о моей болезни и обо мне.

Из этого я заключила, что эта болезнь у меня неизлечима.

Вспоминаю, как однажды он долго сидел и мы беседовали. Пришла Анастасия Осиповна. Мы говорили о папанинцах, радовались их возвращению, говорили о возможности войны и о том, что, несмотря на окружение капиталистических, враждебных стран, коммунизм у нас восторжествует. Восторжествует он и во всем мире. Говорили, что наш народ принесет обновление всему миру, что, кроме силы оружия, еще крепче сила идеи, сила мысли, которые восторжествуют, возьмут в конечном итоге верх.

Рассказывала им о моем путешествии в 1926 году в Париж, и как мне там все было далеко, неинтересно, и я чувствовала себя каким-то чуждым, нерастворимым элементом. Что-то застывшее и глухое было вокруг меня, точно каменная стена, в которую уперлись европейские народы.

Нет! У нас свежий воздух! У нас вихри, обновляющие жизнь человечества. У нас надежды на прекрасное будущее, не только для русских, но и для всех людей на земле!

Так мы сидели и беседовали. Химик, врач и художник понимали друг друга. Сходились на одном — надо и дальше бороться за наши идеи, отдавая все силы. Каждый должен выполнить свой гражданский долг перед Родиной.

В начале апреля доктор Мгебров настоял на том, чтобы я уехала в город Пушкин на свежий воздух. И так совпало, что с 1 апреля в Пушкин переехали в дом отдыха Морозовы. Мы каждый день видались и много вместе гуляли.

Когда я однажды пришла к Морозовым пообедать с ними в доме отдыха, я после обеда тихонько сбежала, заметив во дворе машину со всей аппаратурой для съемки звукового кинофильма.

Николай Александрович должен был сделать после обеда сообщение о Карле Марксе, и он, и все слушатели должны были быть засняты. Николай Александрович знал лично Карла Маркса[179].

Я, как всегда, когда попадала в большой круг людей, начинала томиться и скучать и при малейшей возможности сбегала.

Так и здесь, несмотря на настояния Ксении Алексеевны, я выбрала удобный момент и скрылась. Черта с детства — уходить от людей. В отдельности я каждого люблю, а как только людей много — мне утомительно, и я ухожу в одиночество.

28 апреля мне привезли из города сигнальный номер сборника научных трудов Сергея Васильевича.

Наконец-то осуществилось мое горячее желание. В большом волнении держала в руках я эту книгу и думала: «Вся его жизнь улеглась в эту книгу, и какая жизнь! Полная страстью к науке, смелых дерзаний и безудержной работы…»

Сегодня, 5 мая, в лаборатории имени Сергея Васильевича в моем присутствии был установлен его бронзовый бюст моей работы. Гранит на пьедестале очень красив. По серому, с мелкой рябью, фону крупные, наискось проходящие темные, черноватые разводы. Пьедёстал был сделан по моим чертежам.

Я очень опасалась, как выйдет пьедестал и как подойдет бюст к этому помещению по своим размерам и стилю.