Читать книгу - "Безумно богатые русские. От олигархов к новой буржуазии - Элизабет Шимпфёссль"

филантропию: «У Макса Вебера слишком узкий взгляд». Ее отец был русским из Осетии, мать – еврейкой из Беларуси, но она считает своих родителей негласными протестантами, поскольку присущие им ценности, трудовая этика и дисциплина – типичные для советской интеллигенции в целом, – очень походили на протестантские.

Независимо от того, в каких отношениях с религией находится Прохорова, ее структурированный и продуманный взгляд на благотворительность кардинально отличается от спорадического милосердия, характерного для Русской православной церкви. Мое исследование показало, что еврейским бизнесменам свойственна более глубокая приверженность благотворительности и более упорядоченный подход к ней, чем их православным коллегам. В иудаизме помощь бедным рассматривается как акт справедливости и праведности, а не просто как великодушие и щедрость, распространяемые на пассивных получателей. Еврейская благотворительность традиционно основана на осознании того, что мир несовершенен и полон проблем, а обязанность каждого человека – стремиться это исправить. Другими словами, филантропия – долг, а не то, чем можно заниматься по желанию. Именно такое чувство долга звучало в словах Ильи Сегаловича: «Я убежден, что, если у вас есть возможность изменить к лучшему или хотя бы поддержать в нормальном состоянии что-то вокруг себя, вы должны это сделать». Те же мотивы слышны и в словах миллиардера Аркадия, также еврея по происхождению: «Вы должны поддерживать тех, кто нуждается в поддержке. Это аксиома. Если вы можете, вы должны помогать. Так устроен мир». Эти заявления показывают глубокую разницу между представлениями о благотворительности среди опрошенных мною евреев и среди русских, считающих, что благотворительность должна идти от сердца, а не от ума.

Русский банкир Олег Сысуев (назвавший себя нерелигиозным человеком) согласился с моим мнением о том, что еврейская благотворительность более организованна и структурированна. «Линия жизни», которую он поддерживает, изначально была детищем еврейского олигарха Михаила Фридмана: «Миша взял принципы успешного бизнеса и применил их к благотворительности: бизнес-технологии, эффективное управление, четкость задач, аудит и контроль». Но Сысуев признал, что у такого подхода есть слабая сторона: «Нам не хватает эмоциональной мотивации, которая исходит из души. Хотя, возможно, это и хорошо. Мы не даем денег, если не можем их контролировать от начала и до конца». Что касается еврейского аспекта в подходе Фридмана и «Линии жизни» в целом, то Сысуев сказал, что здесь «более важен деловой опыт, а не еврейство». И добавил после небольшой паузы: «Опять же, крупный бизнес в России – это в основном евреи».

Несмотря на заявления о своей нерелигиозности, многие еврейские бизнесмены, с которыми я говорила, регулярно жертвуют деньги синагогам. Объяснение предлагается двоякое: во-первых, это помогает им укрепить свою этническую и культурную идентичность; во-вторых, еврейские организации вызывают у них больше доверия. Пожертвования еврейским институтам вписывают их в традицию взаимной поддержки, существующую внутри этой социально-этнической группы. Миллиардер Виктор, управляющий собственным фондом, является донором одной из ведущих еврейских организаций в России («Я не религиозен, но считаю, что они делают правильные вещи»). Аркадий обеспечивает синагогу своим оборудованием («Я скорее неверующий, чем верующий человек. Во-первых, иудаизм – очень специфическая религия. Во-вторых, мое воспитание было абсолютно нерелигиозным, атеистическим»). Давид Якобашвили тоже поддерживает одну из крупнейших в стране еврейских организаций («Нет, у меня нет никаких религиозных мотивов, хотя я придерживаюсь определенной веры. Разумеется, в той мере, в которой я способен ее понять»).

Богатые русские придают мало значения религиозной исключительности. Вадим Мошкович (состояние на 2021 год – 2,4 млрд долларов), глава агропромышленного холдинга «Русагро», крупного производителя сахара и свинины, поддерживает Еврейский центр толерантности («Я сторонник толерантности вообще, а не только еврейской»). В нашей беседе Мошкович настойчиво старался заверить меня в своей нерелигиозности: «Я советский человек. Продукт советской эпохи. В моем воспитании не было места религии». Помимо поддержки упомянутой еврейской организации он жертвует деньги на реконструкцию шести церквей в Белгороде, где находятся его агропредприятия. Миллиардер Зиявудин Магомедов также несколько раз подчеркнул, что был воспитан в атеистическом духе. Несмотря на это, он построил в своей родной Махачкале мечеть, а также жертвовал средства на восстановление Морского Никольского собора в Кронштадте.

Некоторые филантропы рассматривают религиозное образование как рычаг реформирования российского общества. Бывший финансист Игорь Цуканов ежегодно спонсирует обучение пяти-шести российских студентов в парижском филиале Православной духовной академии и в Сорбонне. «Осваивая эту программу, молодые люди становятся европейцами по менталитету и приобретают знания, которые можно получить только в европейском университете», – сказал Цуканов, по-видимому, рассматривая свой стипендиальный проект как просветительскую миссию. В целом он критически относится к нынешней церкви, но надеется на перемены: «Русскую православную церковь сегодня возглавляют очень странные люди, не имеющие никакого отношения к вере. Но молодежь – совсем другое дело. Пирамида стоит на действительно хороших людях, которые однажды проложат себе путь наверх».

Поддержка детей

В российском обществе, в значительной мере построенном на недоверии, дети составляют исключение – большинство считает их заслуживающими доверия и, следовательно, поддержки[279]. «Мы не верим в честность взрослых людей, – сказал бизнесмен Геннадий, – поэтому помогаем детям». Таким образом, в России благотворительность преимущественно направлена на тех, кто оказался в трудном положении не по своей вине, – среди них дети-сироты, тяжелобольные и неизлечимо больные дети[280].

Еще меньше десяти лет назад почти все благотворительные пожертвования, которые делали россияне, были направлены на поддержку детей (90 %)[281]. К концу 2010-х годов благотворительность стала более диверсифицированной, из-за чего увеличилась доля помощи другим категориям населения. Тем не менее в 2017–2019 годах, по данным благотворительного фонда «КАФ», пожертвования в пользу детей по-прежнему составляли более половины от общего объема помощи (57–59 %), со снижением до 52 % лишь в 2020 году. В любом случае, помощь детям до сих пор наиболее популярна у россиян[282].

Отвечая на мой вопрос, готов ли он помогать менее популярным группам, таким как мигранты, бездомные, наркозависимые, бывшие заключенные или хронически безработные, сургутский бизнесмен Иван поначалу великодушно заявил: «Я никогда не говорю „нет“, когда люди просят меня о помощи». Но затем, вдумавшись в мой вопрос, резко изменил позицию: «Вы имеете в виду, готов ли я помогать наркоманам? Нет, нет и нет! Ни за что! Я бы никогда не дал ни копейки – ни им, ни медицинским учреждениям, которые ими занимаются!» – протрубил он. И, немного успокоившись, добавил: «Бывшим заключенным я бы, возможно, помог, но не через организацию. Скорее всего, я бы попросил прислать мне список и сказал: „Этому да, а этому нет“».

Категоричный отказ Ивана помогать наркозависимым отражает распространенное убеждение, согласно которому люди, предположительно являющиеся виновниками своего