Читать книгу - "Некрополитика - Ахилл Мбембе"

кого предварительно сняты все атрибуты силы, не значит, однако, быть неспособным применить к нему насилие. Насилие, совершаемое над ним, опирается на миф, который всегда сопровождает насилие доминирующего. Доминант, Фанон не переставая напоминать нам об этом, имеют отношение к собственному насилию, авторами которого они являются, которое обычно проходит через мифологизацию, то есть конструирование дискурсивной дереализации, дискурса, вырезанного из истории. Функция мифа, таким образом, состоит в том, чтобы сделать жертв ответственными за насилие, жертвами которого они являются. В основе этого мифа лежит не только изначальное разделение между "ними" и "нами". Истинная проблема заключается в следующем: Не нормально, что они не такие, как мы. Но и не нормально, чтобы они стали такими, как мы. Для доминанта оба варианта абсурдны и непереносимы в равной степени.

Таким образом, создается ситуация безумия, для поддержания которой необходимо непрекращающееся насилие с мифической функцией, поскольку оно постоянно дереализуется. Оно не признается господствующими, которые, впрочем, не перестают его отрицать или эвфемизировать. Она существует, но те, кто ее осуществляет, остаются невидимыми и анонимными. И даже когда его существование доказано, у него нет субъекта. Поскольку доминанты не несут за него никакой ответственности, единственным возможным инициатором его является сама жертва. Таким образом, если, например, их убивают, то это происходит из-за того, кем они являются. Чтобы их не убивали, им достаточно не быть теми, кто они есть. Или, опять же, если их убивают, это может быть только побочным ущербом. Чтобы не быть убитыми, им достаточно не быть там, где они находятся в данный момент. Или, опять же, если их убьют, то только потому, что они притворяются нашими двойниками. А убив двойника, мы обеспечиваем себе выживание. Таким образом, они должны лишь отличаться от нас. Это постоянное обновление разделения на "их" и "нас" - одно из условий воспроизводства в молекулярном масштабе колониального и расистского типа порока. Но, как мы можем наблюдать сегодня, природа расового насилия состоит в том, чтобы выживать в исторических условиях своего рождения.

Подходя к расовому насилию в частности, Фанон начал с, казалось бы, банального вопроса: Что происходит во время встречи черных и белых? Согласно Фанону, встреча происходит под знаком общего мифа - мифа о негре. На самом деле, уточняет Фанон, европейская культура обладает имаго негра, которое сами негры усвоили и преданно воспроизводят, в том числе в самых анекдотичных обстоятельствах. В чем же состоит это имаго? В этой воображаемой экономике негр - не человек, а объект. Точнее, негр - это фобический объект, который, как таковой, вызывает страх и ужас. Этот фобический объект впервые обнаруживается через взгляд.

 

Фестиваль воображения

Давайте остановимся на этом основополагающем моменте, который у Фанона имеет название: радикальная деколонизация. В его работах эта деколонизация уподобляется силе отказа и прямо противопоставляется страсти привыкания. Эта сила отказа составляет первый момент политического и субъекта. Фактически, субъект политического - или фаноновский субъект - рождается для мира и для себя через этот инаугурационный жест, а именно способность сказать "нет". От чего отказываются, если не от порабощения, и прежде всего от порабощения репрезентацией. Ведь в расистских контекстах "представлять" - это то же самое, что и "уродовать". Воля к репрезентации - это, по сути, воля к разрушению, направленная на насильственное превращение чего-то в ничто. Репрезентация, таким образом, участвует одновременно в игре теней и в акте разрушения, даже если после этого разрушения все еще существует нечто, принадлежавшее прежнему порядку.

Как символическая операция, репрезентация не обязательно ведет к возможности взаимного признания. Во-первых, в сознании представляющего субъекта репрезентируемый всегда рискует превратиться в объект или игрушку. Позволяя репрезентировать себя, он лишает себя возможности создать себе, как для себя, так и для мира, самовосприятие. Этот субъект вынужден принять образ, который потребует от него бесконечной борьбы. Этот субъект борется с образом, который ему навязали, от которого он пытается избавиться, автором которого он не является и в котором он едва узнает себя. Тогда, вместо того чтобы быть "полностью тем, что [он есть]", предполагая, что это возможно, этот субъект обречен жить своим сознанием как недостатком. В истории противостояния Запада и далеких миров манера репрезентации Другого фактически лишает его всего содержания и оставляет его безжизненным, "в телесной борьбе со смертью, смертью по эту сторону смерти, смертью в жизни". Такова негативная теория репрезентации, лежащая в основе идеи расового насилия, сформированной Фаноном. Такое насилие действует не только через взгляд. Оно опирается на всевозможные меры, среди которых, например, пространственное разделение и одноименная сегрегация, расистское разделение "грязной работы" (в конце которой, например, "сенегальским снайперам" было поручено покончить с малагасийскими повстанцами путем кровопролития), а также такие технологии, как язык, радио и даже медицина, наделенные, как и подобает случаю, смертоносной силой. Насилие порождает целую серию выживших. Эти выжившие - по сути, мужчины и женщины, замкнутые в телесной борьбе с поглотившей их тенью, мужчины и женщины, которые пытаются разорвать ее и прийти к самосогласованности.

Если Фанон так много останавливается на теневом облике жизни в ситуациях безумия (расизм, с этой точки зрения, рассматривается как особый случай психического расстройства), то всегда для того, чтобы набросать утвердительный и почти солнечный момент, момент взаимного признания, возвещающий о появлении "человека, подобного всем остальным". У человека "как у всех" есть тело. У него есть ноги, руки, грудная клетка, сердце. Он не является грудой органов. Он дышит. Он ходит.

Подобно тому, как тело всегда одушевлено и находится в движении, то есть дышит и ходит, так и тело всегда является носителем имени. Имя отличается от прозвища: он, неважно, кто он; мы будем регулярно называть его Мухаммедом или Мамаду. По мнению Фанона, прозвище - это результат фальсификации первоначального имени, основанный на идее, которая, как мы знаем, является "отталкивающей" (dégueulasse). Имя сочетается с лицом. Никакое взаимное признание не возникает без утверждения, что лицо Другого если не похоже на мое, то, по крайней мере, близко к нему. Жест утверждения лица Другого как визажа, чьим опекуном я являюсь априори, прямо противоположен жесту вытеснения, наблюдаемому, например, при профилировании его лица или расовом профилировании.

Наконец, Другой является Другим лишь постольку, поскольку у него есть место среди нас, постольку, поскольку он находит среди нас место, постольку, поскольку мы находим для него место среди нас. Признание того человеческого, что я есть, в облике стоящего передо мной мужчины или женщины - вот условие, при котором "человек, живущий на этой земле" - эта земля как дом всех - больше, чем груда органов,