Читать книгу - "Эйнштейн во времени и пространстве. Жизнь в 99 частицах - Сэмюел Грейдон"

территории колледжа, со скошенной травой и гравийными дорожками, – увидел Эйнштейна: тот сидел в одиночестве, отрешенно улыбаясь. Мюррей спросил, о чем он задумался.

“Я думаю, что, в сущности, это совсем маленькая звезда”[299].

Во время одного из визитов Эйнштейна в Оксфорд его отыскала любовница – Этель Михановски, берлинская светская львица и подруга его падчерицы Марго. Она остановилась в соседнем отеле. Когда Эльза узнала об этом, на Эйнштейна посыпались упреки, но он спокойно ответил жене:

Твоя ревность к фрау М. совершенно беспочвенна, потому что она ведет себя в полном соответствии с иудеохристианской моралью, утверждающей, что: 1) нужно делать то, что доставляет удовольствие, но не вредит другим; 2) не следует делать того, что не доставляет удовольствия, но приносит неприятности другим. В соответствии с п. 1 она встречалась со мной, а в соответствии с п. 2 она не рассказала тебе о наших встречах. Разве ее поведение не безупречно?[300]

В конце концов самого Эйнштейна стало раздражать поведение Михановски. “Ее домогательства начинают досаждать мне, – писал он Марго. – Мне все равно, что говорят люди, но для [Эльзы] и для фрау М. было бы лучше, если бы о нашей связи не сплетничали все Томы, Дики и Гарри в округе”[301]. Во время своего пребывания в Крайст-Чёрч Михановски прислала Эйнштейну дорогой подарок, но он его не оценил. “Эта посылка меня очень разозлила, – писал он ей. – Перестаньте одаривать меня”[302]. Он подписал это письмо “в состоянии крайней ярости”.

Эйнштейн говорил Марго, что женщины, с которыми он вступает в связь, мало что для него значат. Единственным исключением была женщина, к которой он по‐настоящему привязался, – “фрау Л.”, то есть Маргарет Лебах, замужняя австриячка со светлыми, непослушными, коротко стриженными волосами. Отношения Лебах и Эйнштейна не составляли тайны. Всякий раз, когда она приезжала в летний дом в Капуте, чтобы покататься с ним на яхте, а это случалось примерно раз в неделю, она обязательно привозила выпечку для Эльзы. Эльза, со своей стороны, понимала, что для нее лучший выход на время приездов “австриячки” – уехать из летнего дома в Берлин, и часто она уезжала в слезах.

Однажды на яхте Эйнштейна была найдена деталь одежды Лебах (неизвестно, какая именно), и эта находка привела к жестокой семейной ссоре. В результате Марго заставила мать потребовать от Эйнштейна разрыва отношений с Лебах. Но Эльза знала, что Альберт откажется. Он дал понять Эльзе, что считает людей по своей природе не моногамными и что концепции душевной и физической верности – фальшь, социальный конструкт, искусственно включенный людьми в понятия благопристойности и целомудрия.

Прислушавшись к доводам разума, Эльза решила, что ей стоит сохранить брак. Однажды она сказала: “Вы должны понять, что в этом человеке все органично связано в единое целое. Бог даровал ему благородство, и я считаю, что он замечательный, хотя жить с ним непросто и изнурительно”[303].

65

Пока Эйнштейн находился в Оксфорде, на смену весне пришло лето. Айвовые деревья еще цвели, но вишни уже сбросили белые лепестки. Пора нарциссов прошла, но для таволги было еще рано. Трава была высокой, и воздух казался легким.

Эйнштейн отправился на прогулку в Олений парк, расположенный в колледже Магдалены. Парк представлял собой прочерченный дорожками широкий луг, и через него протекала река Черуэлл, напоминающая скорее ручей, чем реку.

На одном из мостов стоял крепкого телосложения студент, на вид лет девятнадцати, он задумчиво смотрел на воду. Эйнштейн остановился рядом. Молодым человеком был Уильям Голдинг, будущий автор “Повелителя мух” и лауреат Нобелевской премии по литературе. В те годы он изучал естественные науки.

Голдинг очень хотел сказать Эйнштейну, какая честь встретиться с ним. К сожалению, тогда он говорил по‐немецки так же плохо, как Эйнштейн – по‐английски, то есть почти не говорил. Поэтому Голдинг лишь улыбнулся, надеясь, что Эйнштейн правильно его поймет. Минут пять они молчали, и все это время Голдинг лучезарно улыбался. Наконец Эйнштейн решил, что пора произнести что‐нибудь. “Фиш”, – сказал он, указывая на форель в реке. Голдинг задумался, как бы объяснить Эйнштейну, что он тоже ценит разум и науку. “Фиш, – согласился он. – Йа, йа”. Они спокойно постояли рядом еще минут пять. Затем Эйнштейн, само дружелюбие, удалился и продолжил свою прогулку[304].

66

Эйнштейн не особенно интересовался психоанализом, считая его сомнительным делом, возможно даже – лженаукой. Впрочем, с Зигмундом Фрейдом он был знаком: они встретились за обедом в Берлине в 1927 году, и Фрейд Эйнштейну понравился. Но, хотя Эйнштейн и был вежлив с Фрейдом, в серьезности своей теории тот его, конечно, не убедил. Позже Фрейд написал Эйнштейну поздравительное письмо по случаю его пятидесятилетия, заметив, что судьба к нему благосклонна и вообще он счастливчик. Эйнштейн прислал на удивление колкий ответ: “Почему вы делаете акцент на моем везении? Вы проникали в суть стольких людей и даже человечества в целом, что вряд ли имели возможность проникнуть в мою”[305].

В 1932 году Международный институт интеллектуального сотрудничества (предшественник ЮНЕСКО) спросил Эйнштейна, не хочет ли тот обменяться письмами с кем‐то по своему выбору, чтобы обсудить политику и войну. Эйнштейн выбрал в качестве корреспондента Фрейда. И задал ему экзистенциальный вопрос: “Есть ли способ избавить человечество от угрозы войны?” Дальше он изложил свою точку зрения на эту проблему, в частности, написал о возможности создать “законодательный орган для урегулирования любого вооруженного конфликта между нациями”[306] (при наличии международного консенсуса). Все страны должны принять и соблюдать распоряжения этого органа. Эйнштейн, конечно, сознавал, что такая система имеет свои недостатки. “Здесь с самого начала можно столкнуться с трудностями, – признавал он, – но закон и власть обязаны идти рука об руку”.

После Первой мировой войны такой орган не был создан, и Эйнштейн объяснял это “мощными психологическими факторами”, которые парализовали благие намерения. В частности, он указывал на “присущую правящему классу любой нации жажду власти”, из‐за которой правящие классы “сопротивлялись любому ограничению национального суверенитета”. Как возможно, спрашивал он Фрейда, “чтобы эта маленькая группа людей подчинила себе волю большинства, страдающего от войны и ее последствий из‐за амбиций правящей верхушки?”

Власти, конечно, контролировали школы, прессу, а чаще всего и церковь, и все‐таки, задавался вопросом Эйнштейн, как им удалось заставить людей горячо поддерживать войну и жертвовать собственными жизнями? “Только один ответ возможен. Скорее всего, в самом человеке кроется стремление к жестокости и разрушению. В мирное время это