Читать книгу - "Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России - Ольга Борисовна Христофорова"

даже не летают… все в лес, а лес такой густушший был, так токо треск, летят, чисто все убежали, ни одной коровы не осталось! Я стою одна: чё это, все коровы убежали, все чисто. Я давай бежать, искать, и нигде коровы ни одной нет! Пошла в деревню — их и в деревне не видно. Чё, куды? Куда коровы-то девались? Потом иду, соседка говорит: «Таня, ты чё это, спала ли чё?» Я: «Пошто, нет!» — «Да коровы-те, — говорит, — давно уж все прибежали, всех закрыли во двор». Я ищу коров-то, а они уж домой прибежали, все коровы-то. «Дак чё они, пошто, — говорит, — убежали?» — «Я не знаю, — говорю, — убежали и всё!» Хвосты скрутили, как от овода. Вот он напустил на коров-то овод — они и убежали[295].

Если поведение любого элемента окружающего мира выглядит странным и неестественным, за ним стремятся обнаружить направляющую это поведение чужую волю, и в результате данный элемент становится частью колдовского дискурса. Список событий, упоминаемых в нарративах о колдовстве, невелик и достаточно тривиален. Речь идет о самых обыкновенных предметах — корова стала плохо доиться, пирог не подошел, редька не уродилась, машина не завелась, ребенок заболел, в семье начались ссоры, на работе неудачи и т. п. Этот список полностью зависит от того, что входит в сферу повседневных занятий, а следовательно — интересов и ответственности героев и/или рассказчиков. Речь в быличках о сглазе и порче идет, по большому счету, о воле и власти — почему то, что подчинялось мне, перестало это делать? Чья воля сильнее моей? Чья власть больше?

Надо ж такую страсть иметь! Вот не заходит корова — и все. Пришла до дому — и обратно пошла. Сейчас ведь много колдунов-то. Так вот тоже кто-то, наверно, чё-то наделал. Молитвы читали, водой брызгали — какие методы домашние, мы всё сделали, — не берет ничё. Книжка — такие молитвы от порчи да чё <…> Дак я, говорит, к ней пойду, эту книжку принесу, почитаю. Есть такие, есть, много! Старики, видимо, передают молодым по родству своему[296].

Мы ехали на такси (маршрутном такси. — О. X.), шел мужик, мы его посадили, по дороге, а потом он (водитель. — О. X.) потребовал от него деньги, билет купить, а он билет не стал покупать. Он говорит: «Ну, все, высаживайся». Тот слез, мы отъехали метров сто, и всё — больше машина не пошла. Машина не пошла, мы подождали его, посадили обратно, всё, поехали[297].

Иначе говоря, перенос ответственности — психологический механизм, лежащий в основе обвинений в колдовстве, — не есть простая и легкая передача своей ответственности другому, более сильному, но, скорее, вынужденная сдача позиций, потеря своей власти.

Негативные эмоции, возникающие вследствие межличностных конфликтов, иногда подавляются и порождают латентную, плохо осознаваемую враждебность, которая может реализоваться в неприятном ощущении подчиненности чужой (опасной и потому злой) воле (ср. сюжет быличек, в котором этот момент эксплицирован: ГII 10в «Колдун „морочит", заставляет человека делать то, что он велит» [Зиновьев 1987: 317]). Способы избавиться от чужого влияния сводятся к двум основным стратегиям — бегству и нападению, то и другое может быть явным или символическим. Стратегии варьируют в зависимости от ситуации взаимодействия, территории, на которой оно происходит, а также от половозрастных и статусных характеристик сторон, в том числе от того, слабым или сильным считается предполагаемый колдун. Агрессию (реальную или символическую) скорее применят к слабому, пассивные обереги — в случае контакта с сильным[298]. Перед сильными покорно ломают шапки и зовут по имени-отчеству, боятся поднять на них глаза и сказать слово поперек[299], над слабыми декаются, зовут их уменьшительными именами и не приглашают на свадьбы, но все равно боятся и потому матерно бранят и плюют им вслед.

Характерный пример приводит С. Е. Никитина: «Однажды мне пришлось быть свидетелем такой сцены: по улице старообрядческой северной деревни шел пьяный мужчина, который горько плакал и бил себя кулаком в грудь. Попадавшиеся ему навстречу люди громко ругались матом, а потом ласково, с сочувствием говорили: «Бедный Ведениктушка!» Мне разъяснили: Веденикт (Венедикт. — С. Н.) — бывший ветеринар, ныне колдун. Обучался в бане по черным книгам. Но не прошел последнего испытания — войти в пасть беса, явившегося в виде огненной собаки, и стал колдуном самого низшего разряда: он портит только скот. Со временем одумался и раскаялся в содеянном. Но злая сила не оставляет его, поэтому в отчаянии он часто напивается. Люди сочувствуют ему, однако вынуждены оберегаться. Ругательства, которыми его встречают, направлены не на него как личность, а на независимую от его воли злую силу» [Никитина 1993: 24].

В следующей быличке говорится о противоположной коммуникативной стратегии:

Этот, Федот-от, из Нифонят, шалил, пускал. Домна всё сказывала — у него там любовница была, в Дурманах-то, Гуриха, вот, пьяный, говорит: «А ведь у меня, — говорит, — он (дьявол. — О. X.) работу просит, всё времё», вот. Научится портить людей, дак не перестает — надо ему, говорит, имя (им, т. е. бесам. — О. X.) работать. На человека пускат, а остатки на ветер отпускат. Мы как-то пчел перебирали — он прошел. Прошел, поздоровался и ушел. Тут была контора, в контору ушел. Мы с одной женщиной перебирали пчел, я держала тама… Ну, пчела дак обсыпала нас, всё пчела жали´т, допуска нету-ка. Тожно´ Груша говорит: «Давай, иди, его позови да угости». Я пошла в контору, я мол: «Федот Афанасьевич, мне чё-то с тобой надо поговорить». Тожно´ люди тута, я поговорила тихонько, чтоб никто… «Ты приди ко мне, мне шибко надо тебя. Ладно? Приди, пожалуйста. Придешь?» — «Приду. Приду, приду». Пришел. Пришел — я тожно давай его угощать — того, другого… Грушка мне пособлят, с ём всё разговариват. Я мол: «Чё ты ходишь, не заходишь пошто? Мол, мне недосуг было тебя остановить-то. Мы робили с ёй — перебрать маленько надо, мед тряхнуть». Тожно´ мед принесла, угощаю, чё-то вино было… Грушка пособляла, я всё маленько угощала. Угостили, всё, посидел, отправился: «Ну, я вас задержал, давайте, работайте!» — «Ну, мы ладно, сробим. Работа чё: не сёдня — завтра можно». Отправился. Посидели, пошли. Пошли — тожно´ басёшенько! Никакая пчела на нас не садится! Вот. Вот он шибко знатли´вой был. Знатли´вушший. Он сам сознавался[300].

Различием двух категорий колдунов — сильных и слабых — можно объяснить разницу в стратегиях поведения, следовательно, и противоречия во мнениях информантов о том,