Читать книгу - "Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин"

Мне потому вспоминается Хрущеве, что с тех пор я и не жил в здоровой природе и мало-помалу забыл, что она существует. Я жил в болотах, в комарах, понимая такую природу как девственную, как самую лучшую. И с Ефр. Павл. жил с вечной благодарностью Богу за хорошую, верную мне бабу. А разве мать моя жила не тем же чувством благодарности за жизнь, какая она ей пришлась, не имея никакой претензии на лучшее?

166

И вот почему, когда я вышел из болот и стал здесь на глубокую почву, где липы растут и нет комаров, мне кажется, будто я вернулся в Хрущеве - лучшее, прекрасное, какого и не бывало на свете.

В таком чувстве и заключается секрет долголетия (своего рода «чти отца и мать»), т. е. будь доволен тем, что дано тебе. Очень возможно, что в этом чувстве таится и вся сила русского народа: край родной долготерпенья.

Июнь

1 Июня. Роскошный жаркий день. Ландыши в бутонах. Все цветет и поет.

Первая ночь прошла без изнурительного кашля. Теперь до двух недель болезни остается дня 3-4, набраться сил и плеврит окончен (две недели). Но силенок мало после болезни. Ляля это подметила и ну мучить меня! Из Москвы дошло, что и теща там тоже мучится моей болезнью: чистейшая культура эгоизма (бабье начало). А впрочем, пусть! Мужество и великодушие...

Собака между природой и человеком (наблюдение). Мы сидели на своей верхней одежде на лужайке, окруженной липовым подлеском. Среди высоких лип и еще выше их стояла могучая береза и тихонько шевелила там, в высоте на ветру, своими зелеными прядями. Жулька там что-то заметила и стала наблюдать, как на стойке, не шевеля своими белыми ресницами. Мы были счастливы, в нас только чуть-чуть скребло, что, может быть, уже и нет больше сил ответить этому празднику природы. Но это чувство было далеко в глубине. Мы были счастливы, ничего не думали и тоже вместе с Жулькой следили за движением ветвей в куще березы. Вдруг там раздался резкий крик дрозда-рябинника и, вместе с тем, появилась смущенная испуганная ворона. Маленькая сравнительно с ней птичка дрозд взлетела ввысь и падала на ворону, и та виляла во все стороны, носясь между деревьями, удирая в ужасном испуге. Жулька бросилась...

Ольга Ильинична относительно мучительства жалостью сказала, что это у Ляли общебабье чувство: без

167

этого нет бабы на свете. Тогда мне стало понятно и мое раздражение, мой протест: это мужское чувство жизни безличное. И тоже понятна та суровость, с которой относится умирающий мужчина к близким, напр., кн. Андрей у Толстого (естественное отстранение своего личного, случайного человеком, стоящим у порога вечного). Такой возведенный к идеалу муж является победителем самой смерти: он может перешагнуть через смерть. Напротив, женщина, возведенная к идеалу, является заступницей, хранительницей всего личного: она не переступает через смерть, оставляя мертвым хоронить своих мертвецов, а, напротив, рождает бога, который будет победителем смерти, рождает личности (т. е. момент жизни человеческой (бессмертной) рождает бессмертное мгновенье).

У древних то, что мы называем теперь «индивидуальностью», называлось «смертными», а богами - то, что мы теперь называем в человеке «личностью». Но надо помнить, что в широкой массе и даже среди философствующих людей индивидуальность и личность есть одно и то же (напр., у Волынского: «Что такое идеализм?»).

2 Июня. Жарко с дождем и грозой и парко, как летом на море.

3 Июня. Ночью дождь, днем парит.

Рано утром приходил Доронин. Я настроил его на короедные деревья.

Часть рам сделана. Дело за кирпичом.

Утром неожиданный автобус в Москву и Ляля моя в один миг собралась, и я «опять один». Лег на кровать читать г-жу Бовари, увлекся, пролежал бог знает сколько и, встав, почувствовал себя здоровым. Это чувство здоровья раскрывается, прежде всего, в пробуждении интереса во всем: вся жизнь интересна, за что ни возьмись. И все дорогое тебе становится дороже.

168

Реализм в искусстве - это есть, иначе говоря, путь к правде: искусство на пути к правде. Реализм - это, вернее всего, русская школа, тождественная с общим устремлением истории нашей морали в ее движении к правде. Может быть, и ложь-то наша особенно так велика из-за общего направления к правде. Может быть, и реализм Гоголя является обманом самой правды. Недаром же о Гоголе некоторые говорят, будто всех людей своих он выдумал и заставил всех нас в них поверить.

Но есть и какая-то истина в этом движении русского искусства к осуществлению правды, что-то вроде решения богов: сотворим человека. И человек был сотворен...

Вечером сказали: умер Михаил Иванович Калинин. И я ответил: -Царство ему небесное.

4 Июня. Вчера вечером на своем берегу проводили солнце под тучку. Утро вышло дождливое и теплое.

И человек был сотворен на величайшие страдания, какие только мог испытывать человек во все времена. В советское же время мы корчились, глядя именно на этого сотворенного нами человека! Как будто все время секли по заду и приговаривали, показывая на русскую литературу: «гляди, гляди, чего захотели! На, вот тебе еще, и еще, и еще!»

(Краснодарский пчеловод Шалыгин рассказывал, как он портрет Пушкина распространял по таежным деревням.)

Впрочем, еще нельзя разобрать, за что именно секли, то ли за то, что принимали участие в творчестве человека, то ли за то, что, сотворив идеал, сами живем как скоты.

Каждый простой русский человек в глубине души своей чувствует какую-то общую всему народу мерзость, какой вообще нет ни у какого народа другого.

Как он, какой-нибудь американец, скажет русский человек, может это знать, если ему даже встречаться с этим никогда не приходилось. Живет американец хорошо, и 169

если выйдет плохо - то всегда виден путь спасения: переможет и опять хорошо. Болезнь русского есть и его здоровье, эта болезнь есть идеализм. Его легковерие и неопытность состоит в том, что никогда он не был богат.

Теперь, поглядев как немец живет, он больше не будет шалить. Если только жизнь не кончится в новой войне, русский народ скоро оправится...

Когда я думаю о полюсе, которого достигали герои, питая иллюзии, и кончилось против иллюзии тем, что полюс есть математическая точка, то я всегда прихожу к мысли о правде: «Неужели же и правда, которой мы все по мере сил достигаем, есть тоже какая-нибудь математическая величина на глобусе человеческой морали?» И думаю, что это да и что это правду не уменьшает, а возвеличивает.

Вроде