Читать книгу - "Литература как жизнь. Том II - Дмитрий Михайлович Урнов"

времени, в атмосфере которого носились угрожающие слухи. И хотя мы с Васькой ровесники, но из-за того, что мой отец подвергся опале как потерявший бдительность, а дед претерпел как космополит, я наслушался домашних разговоров о том, кого и почему заклеймили, исключили, посадили. И кого бы ни исключили, имя Сталина не произносилось не от страха – разговоры семейные в четырех стенах, но достаточно было того, что время было сталинским, чем и пользовались люди, желавшие во что бы то ни стало добиться своего. Хоронили «Гамлета», не увидевшего света рампы, как в «Синей птице» обрекались на небытие души неродившиеся. Что ж, наступят времена, и не читавшие «Доктора Живаго» станут запрещать, а другие, тоже не читавшие, будут выдвигать роман на премию.

Лучше Предкомитета, державшего ответ перед Сталиным и назначившего день премьеры «Гамлета», в театре знали о сталинском отрицательном отношении к пьесе. Кто же все-таки знал? Кто же ещё, как не те, кто ставил пьесу об Иване Грозном вопреки шекспировской трагедии? И кто-то из них бросился под маховик уже работавшего механизма и, ради групповых интересов рискуя собой, именем Сталина остановил шедшую полным ходом машину.

«Мне нужно шепнуть тебе на ухо слова, от которых ты онемеешь».

Подстрочник М. Морозова. «Гамлет», IV, 6.

«Я скажу тебе на ушко слова, которые тебя оглушат…».

Пер. А. Кронеберга.

«Я приведу тебя кое-чем в удивление, хотя это только часть того, что я мог бы тебе рассказать».

Пер. Б. Пастернака.

Спустя ещё двадцать пять лет в истории с мхатовским «Гамлетом» сказалась ирония истории. Из ливановского сборника, который я составлял и редактировал, изъяли беседу со Сталиным. Ту самую, когда, услыхав, как «мыслящий актер» понимает роль Гамлета, вождь произнёс «Хорошо». Издательство ВТО вручило мне, редактору, вышедший сборник уже без беседы, хотя запись разговора со Сталиным содержалась в тексте во всё время прохождения рукописи по издательским этапам. Изъяли без моего ведома страницу из верстки, которую я подписал. Если бы цензура потребовала снять пару абзацев, мне так бы и сказали: «Главлит!». Обычное дело и объяснять нечего – цензура! Этого я не услышал. И сняли-то непрофессионально. Главлит действовал, следуя правилам, убирали, не оставляя следов, будто того и не было. А тут, видимо, в спешке, сняли разговор со Сталиным в тексте, однако осталось имя Сталина в указателе.

За упущение, связанное с именем Сталина, мой отец в свое время не пострадал, хотя не досмотрел: в книге Юлиуса Фучика предсмертное обращение героя к своему отцу оказалось в нашем переводе обращено к Сталину. Когда книга вышла и выяснилась ошибка, замерли в страхе все, кто был причастен к выпуску книги, но – сошло и случай был забыт, впрочем, не всеми. Двадцать лет спустя приехал в ИМЛИ бывший подпольщик, соратник Фучика, член ЦК

Чешской Компартии, литератор Ладислав Штолл, в разговоре с ним я упомянул давний недосмотр, думая вместе с чешским старшим товарищем посмеяться над нашими давними страхами, но сумевший уцелеть подпольщик побагровел. Не помню его слов. Быть может, слова были не по-русски, и вообще не слова, а гневный ропот. На меня пахнуло пламенем такой ярости, словно я оказался перед распахнувшейся дверцей паровозной топки.

Ливановский сборник выходил во времена, когда страх испытывали не перед памятью Сталина, а перед теми, кому требовалось либо забыть Сталина, либо списать на Сталина свои грехи. Заведующая редакцией когда-то была студенткой моего отца. Как большинство бывших отцовских студентов, она относилась ко мне хорошо и действовала не со зла, однако сказать мне, почему исчезла сталинская страница, видно, не могла. Когда книга идёт в печать, изменения в последней корректуре, переверстка – катастрофа, но к заведующей, очевидно, обратились с просьбой столь настойчивой, что отказать было нельзя. Почему не спросить, кто обратился? Так бы мне и сказали!

Не ждите торжества правды, пока с жизненной сцены не сойдут заинтересованные в ложных версиях. А это – длинная и ветвистая цепь частных лиц нескольких поколений. Виновные, причастные, дети, внуки, правнуки, а так же друзья, имя которым легион, удерживали и будут скрывать давние тайны, которых не хотят раскрывать ради своих целей и охранения групповых или семейных репутаций. Круговая оборона в несколько слоев организуется вокруг дутых приоритетов и несостоятельных концепций, неудобные факты скрываются теми, кому это на руку.

Из Ливановского сборника требовалось удалить намек на то, что Сталин, быть может, и не запрещал «Гамлета», иначе ожил бы вопрос, кто же при Сталине, в атмосфере интриг и доносов, добился, чтобы готовый спектакль так и не увидел света рампы. Никто бы и не подумал, что Сталин в сборнике присутствовал, уже гуляла по свету версия о его личном запрете «Гамлета». Но не досмотрели: Сталин И. В. – страница указана, страницы – нет. Сталин в книге остался, остался и вопрос, кто же «Гамлета» во МХАТе запретил?

Участь Ричарда Олдингтона

«Всякий, кто знаком с литературой двадцатого века, знает, что Ричард Олдингтон – одаренный писатель. (…) Это одно из трех-четырех английских писательских имен, пользующихся в наши дни международной известностью».

Чарльз Сноу (1939).

«Мирский писал о писателях вроде Олдингтона, которые были неизвестны даже англичанам».

Дж. С. Смит (2000).

Когда пришлось нам продавать книги, я отложил нести в букинистический «Смерть героя», роман Олдингтона, мной не читанный. Мать заметила: «Ты что, с ума сошел?» – это когда нам нужны были деньги на жизнь. «Смерть героя» мне было рано читать, ещё не дозрел до исступленного отчаяния от повальной неправды, что заставила «героя» броситься под пули и покончить собой. Когда я подрос и взялся за «Смерть героя», а также за «Все люди – враги», у меня закружилась и загорелась голова, как не кружилась и не горела после чтения никого из современников Олдингтона. «Спеши надеть скользкую маску лжи, иначе тебя растопчут», – на память повторил я Олдингтону его слова, когда он с дочерью Кэтрин пришел к нам в гости. «Почему вам это запомнилось?» – спросил Олдингтон. Как почему? И он ещё спрашивает! Эти слова…

Олдингтона сопровождала переводчица из Союза писателей, Оксана Семеновна Кругерская, она была дружна с моими родителями, прекрасно ко мне относилась, прямой ответ поставил бы её, лицо официальное, в неловкое положение. Замялся я… «Митя запомнил твои слова, потому что они выражают естественный возрастной конфликт», – с ударением на «естественный» выручила меня Кэтрин, одних со мной лет, психиатр, специализировалась