Читать книгу - "Миссионерский кризис православия - Андрей Вячеславович Кураев"

«Пребывая еще под властью московского царя, я не раз слышал, как хитрецы, выдающие себя за учителей, обманывают юношей, стремящихся к учению и, запрещая, говорят им: «Не читайте много книг!» И указывают на умалишенных: «Этот, мол, от книг умом помрачился, а этот в ересь впал»[296].

Вскоре и протопоп Аввакум взял за правило хвалиться собственной необразованностью. Поначалу старообрядческие апологеты держались за книги и критически отзывались о народном благочестии. И было, было за что критиковать «народную веру». Крупнейший церковный историк митрополит Макарий (Булгаков) пишет с нехарактерной для него эмоциональностью: «И суеверие, самое грубое суеверие во всех возможных видах господствовало в массах русского духовенства и народа и потемняло, подавляло в сознании как пастырей, так и пасомых те немногие истинные и здравые понятия, какие могли они иметь о догматах своей православной веры»[297]. И староверческие писатели поначалу горевали об этом. Но поскольку лидеры никоновской партии Паисий Лигарид и Симеон Полоцкий не жалели эпитетов для своих оппонентов, называя их «безумными невеждами» и «неучеными людьми», то тем самым они готовили обратную реакцию Аввакума — идеализацию мужичьей веры, не испорченной ухищрениями искушенных в риторике богословов. «Неудивительно, что идеализация того, что просветители позднее назовут «верой молочницы», появится уже у Аввакума. В своей полемике с диаконом Федором Ивановым Аввакум советовал ему спросить мнения о Троице у простой поселянки: «Федка, а Федка… Коли не знаешь в книгах силы, и ты вопроси бабы-поселянки: заблудил-де от гордости, государыня-матушка. Помоги-де, матушка, моему сиротству, исправь мою душу косую. Скажи-де, государыня, о Святой Троице, Троица-де что есть. Так она тебе скажет и отвещает». Искусственность этого образа — поселянки, готовой растолковать один из сложнейших богословских догматов, — бросается в глаза. Особый смысл приняло восхваление мужицкой веры как единственно правильной в сектантстве. В одном из «новейших» хлыстовских духовных стихов поется: «Дураки вы, дураки, Деревенски мужики, Как и эти дураки, Словно с медом бураки; Как и в этих дураках Сам Господь Бог пребыват». Это уже было не искренним заблуждением, как у Аввакума, а намеренной лестью. Льстя чувствам необразованных верующих, сектанты пополняли свои ряды»[298].

Трагикомизм ситуации в том, что как раз учение Аввакума (или спрошенной им бабы-поселянки) о Троице оказалось еретичным. Без всяких наук протопоп Аввакум и поп Лазарь создали такое учение о Св. Троице: «Троица рядком сидит, — Сын одесную, а Дух Святый ошую Отца на небеси на разных престолах, — яко царь с детьми сидит Бог Отец, — а Христос на четвертом престоле особном сидит пред Отцем небесным». Протопоп Аввакум на сидевшего в соседней яме диакона Федора налагал клятву, чтобы тот исповедовал единого Бога в трех лицах: «Дьякон-де в единобожество впал, прельстился!»[299]

Нельзя льстить толпе. Это опасно для простецов (ибо становится оправданием их собственного невежества). Это опасно для льстецов (как опасна любая ложь). И это опасно для Церкви в целом, ведь за этой лестью на самом деле стоит попытка льстеца стать вождем толпы, которая пойдет сметать епископские престолы.

Конечно, бывает и искренняя пропаганда без-книжия: люди, сами не учившиеся богословию и убежденные при этом в доброкачественности своего неотрефлексированного Православия, вполне естественно считают, что науки в вере излишни. Жизнь в церковно-народных традициях им кажется гарантом воспроизведения Православия. И они почти правы. Почти — потому что их рецепт стихийной церковности дает сбой в случае кризиса самих церковно-народных традиций. В условиях культурных революций, когда появляются новые вопросы и новые ситуации, такие «простецы» способны лишь на апокалиптически-раскольнические реакции.

И напротив, люди, получившие богословское образование, знают, сколько усилий и дисциплины нужно приложить к его обретению. А потому и стихийности такие люди доверять не склонны. Их опыт говорит, что вере надо учиться, что понимание важнее подражания[300].

Святоотеческая же традиция просто не ставила проблемы соотношения веры и знания — ибо для Отцов это не было проблемой. Энциклопедические знания (некоторых из них) естественно уживались с живой верой.

«Разум! Разум! И клянут его и хвалят, но и те, кои клянут его, знают, что без разума ничего не поделаешь… И вере тоже без разума нельзя. Разум верный в область веры ничего не пустит такого, что может портить ее тенор, — например, суеверия»[301].

Только благочестие на все полезно (1 Тим. 4,8), а вот простота — нет.

Бывает простота естественная. Человек просто не прошел искус серьезным образованием, мыслью, жизненными сложностями. Такая простота безоценочна: она ни хороша, ни плоха. Точнее, она бывает полезна во времена нормального воспроизводства традиционного уклада жизни. Но в периоды кризиса эта простота может обернуться предательством. Например, вполне простым и очевидным кажется принять веру победителя…

Свидетель агонии Византии Димитрий Кидони говорит: «Много христиан сделались споспешниками турок. Простонародье предпочитает сладкую жизнь магометан христианскому подвижничеству»[302]. Еще ранее о неспособности простецов отстоять свою некогда православную веру говорил преп. Феодор Студит: «Игумены фотинудский, ираклийский, мидикийский, милийский, иполихнийский, гулейский, даже флувутский по безрассудной простоте впали в обман, войдя в общение с нечестивыми» (Послание 236. Архиепископу Иосифу)[303].

И предлагал этот подвижник совсем непростое лекарство: «Видишь, как я философствую в это время философии? Ибо философия есть средство избежать гибели от ереси»[304] (Послание 259. Архиепископу Иосифу). Понятно, что преп. Феодор с полным своим согласием приводит и цитировавшиеся выше слова преп. Иоанна Лествичника о ереси гносеомахов (Послание 48. К Афанасию)[305].

Бывает простота благодатная, например, простота последних лет жизни Иоанна Богослова, когда он только одну фразу говорил: «Дети, любите друг друга». Благодатная простота как цельность души, знающей только Христа и всюду видящей только предмет своей единственной любви — добра.

Но бывает простота, которая хуже воровства. Это искусная стилизация, когда человек, прошедший огонь, воду и медные трубы, с кучей всяких дипломов за плечами, вдруг начинает: «Ай, надо по-простому, надо без всякой мысли, критики, размышления». Искусственная стилизация, игра в упрощение — это разновидность лицедейства и косметики. Это плохо. По слову Владимира Лосского, русского богослова XX века, «если современный человек желает истолковать Библию, он должен иметь мужество мыслить, ибо нельзя же безнаказанно играть в младенца; отказываясь абстрагировать глубину, мы, уже в силу самого языка, которым пользуемся, тем не менее абстрагируем — но уже только