Читать книгу - "Повесть о несбывшейся любви - Анатолий Степанович Иванов"

пруд однажды мою мать. Не устерегла, мол, утенка, которого щука утащила. Заволокло ее на мельничное колесо и бросило вниз, разбило. Я все сам видал, своими глазами… А там с такого горя и отец мой скончался.

Данила Афанасьев постоял у могил недвижимо еще минуты две, простоволосый, пыльную фуражку держал в опущенной руке так, будто она была с пуд весом и гнула его к земле. А потом разомкнул губы в горькой усмешке:

– Я что это вспомнил… сын той Федотьи Пилюгиной, Артемка, письмо мне прислал.

– Письмо?! – удивился Степан. – Это с чего же?

– В Романовку просится. Вместе с семьей.

– Во-он чего! – протянул холодно Степан.

– Где-то они в северных краях живут, под Норильском, что ли.

– Как они там оказались-то?

– Старик Ловыгин, отец Федотьи, их туда увез… Правильно рассчитал, старый пес, все равно бы потом выслали. Так он сам. Там и помер. Артемка этот женатый. За родителей я, пишет, не в ответе, вы друг с дружкой посчитались, а я при чем? А тем больше мои дети? Двое их у него.

– А сама Федотья? Живая?

– Живая, пишет. Всего пять человек, значит. Вот, надо решать.

Данила медленно натянул фуражку и пошел к ходку. Но прежде чем тронуться, оба еще помедлили, потоптались молча на пыльном проселке.

– А может, дядь Данила, ничего не надо решать? – проговорил Степан. – Зачем они нам тут?

– Да у меня тоже сердце не лежит. А с другой стороны – не за утенка же мы друг с дружкой считались.

– Так тем больше! – воскликнул Степан. – Вон какая вражда была.

– Была, – кивнул Афанасьев. – А вот Артемий правильно вопрос задает – дети-то при чем?

– Дети, конечно, – согласился Степан. – А бабка Федотья до конца с нами не примирится.

– Ну, время всех утихомиривает, – кивнул председатель на кладбище. – Сколько ей жить-то осталось?

Но Данила Афанасьев ошибся. Бабка Федотья, дочь Ловыгина, жена Сасония Пилюгина и мать Артемия, прожила еще долго, сея вокруг себя ненависть и смерть…

* * *

Став так неожиданно председателем колхоза, Катя Афанасьева почувствовала себя еще более беспомощной и растерянной. Раньше она делала то, что ей поручали, – крутила веялки на токах, косила траву, ухаживала за овечками. А теперь, затемно приготовив кой-чего ребятишкам, шла в ободранную контору. Но чем там заниматься, не знала. Счетоводиха Мария молча и уныло щелкала счетами, и именно этот неживой звук костяшек еще больше сдавливал ей сердце, она начинала плакать и убегала в слезах на овцеферму, до вечера занималась там привычными делами.

– Что ты все брякаешь ими! – выкрикнула она на третье или на четвертое утро. – Что ты все считаешь-то?

– А ты, дура, что ревешь-то? – в свою очередь спросила Мария.

Грубый вопрос не оскорбил Катю, она расслышала в нем сочувствие, уловила что-то дружеское. И, прижавшись к дверному косяку, еще пуще заплакала.

– Что ж они сделали со мной? Что сделали? Какой с меня председатель?

– Такой и председатель.

– Да ведь надо что-то делать. А я не знаю, с чего и начать.

– С того и начать, – опять односложно и сердито ответила Мария. – Вот давай сперва контору побелим. Выскоблим отсюдова дух пилюгинский. А то, гляжу, заходишь, а в нос-то его вонь тебе и бьет!

– Правда, давай, – обрадовалась Катя. – А только с овечками-то как?

– А назначь кого к овечкам. Тебе-то зачем теперь самой? Теперь у тебя другие дела будут.

– Да кого ж назначить?

– Кого-кого… Хотя бы вон Лидию Пилюгину.

– Ты что?! – испугалась искренне Катя. – Да ведь что они обо мне тогда подумают?

– Кто – они-то?

– Да бабка хотя бы Федотья.

– А что тебе Федотья! Ты на нее не смотри. Ты теперь за весь колхоз наш горемычный в ответе. Вот за него и отвечай. А Лидия, я кумекаю, ничего бабенка. Затырканная только. Вот я сейчас ее и позову.

– Постой, постой… – вскричала ей вслед Катя, но та или не расслышала, или не захотела больше с ней спорить.

Лидия пришла скоро, через полчаса. Зайдя в тесную, в два оконца всего, комнатушку, она оглядела бывший кабинет своего мужа так, будто сроду тут и не бывала, и произнесла:

– Ну-к, что?

– Хочу я попросить тебя, Лидия, на овцеферме… вместо меня теперь.

Она произнесла это и сразу же поняла, что последние три слова говорить бы не надо, они неприятно царапнули жену Пилюгина – у той чуть дрогнули ресницы, длинные и красивые.

– Ладно, – сказала она. – Прям счас, что ли?

– Да они, поди уж, с голоду изревелись. Соломы им хоть с крыши надергай.

– Ага, ладно, – произнесла Лидия и вышла.

А Катя и счетоводиха принялись за дело. Мария притащила из дома несколько комков негашеной извести и две рогожные кисти. Катя тем временем натаскала воды. Известь они загасили в большом старом ведре, стол и стулья выставили на улицу и начали промывать закопченные с довоенного еще времени табачным дымом стены и потолок. День был солнечный и теплый, в открытые окна тек пахучий апрельский воздух, тут же сушил пробеленные участки. Помещение преображалось, становилось светло, потолок будто поднимался. Улучшалось и настроение Кати, и, закончив побелку по первому разу, она, забрызганная известью, обвела взглядом кабинет, удивилась:

– Ты гляди-ка!

– А ты думала, – с улыбкой кивнула Мария. – Счас вот еще разок пробелим, да окна промоем, да пол выскоблим – и что твои палаты! Слава богу, теперь табачищем коптить некому. А там как-нибудь пол покрасим, оконные рамы…

– Ага, все сделаем! – по-детски воскликнула Катя. – Отец приедет и не узнает свой кабинет… – И тут же сникла: – Только вот третий месяц письма от него не приходит.

– Ну… ждать надо, – произнесла Мария, не глядя на Катю, не в силах поднять на нее глаза.

– Ждать… Я и жду, чем еще жить-то.

И она, бросив кисть, заплакала, прислонившись к влажной еще стене.

– Опять реветь… – Мария подошла к ней, оторвала от стены, неловко прижала к себе. – Ну что ты… будет. Ничего. Что поделаешь? Ждать надо покудова…

Мария говорила все это сбивчиво, через силу, язык ей не повиновался. Катя уткнулась ей в забрызганное известью плечо, а Мария вздрагивающей рукой гладила ее по худой спине. Потом в сердцах отстранила ее от себя, властно и сурово бросила:

– Бери кисть!

Перемена в Марии была настолько неожиданной, что Катя, перестав плакать, с изумлением поглядела на нее.

– Расхлюпалась тут. На нее колхоз доверили, а она… Отец-то вот приедет, так похвалит?

Катя поморгала мокрыми ресницами, вытерла их белыми от извести пальцами.

– У кого счас горя нету? – продолжала счетоводиха. – У меня вон тоже мужика убили, у других. У каждого горя – сколь воды в море, до самых