Читать книгу - "Сергей Курёхин. Безумная механика русского рока - Александр Исаакович Кушнир"

В процессе работы над книгой ситуацию прояснил Сева Гаккель, которому Курёхин подарил этот альбом в конце 1980-х. Вручая виолончелисту «Аквариума» кассету с Morning Exercises, Капитан со смехом пояснил, что название переводится как «Зарядка в психушке». И что такого безумного происходило дома у Эвенсона, свято верящего в лечебные камни, марихуану и каббалу, остается только догадываться.

Дальше выяснилось еще несколько вещей. В конце 1990-х этот альбом был растиражирован в России под неверным названием «Утренние упражнения в ореховом домике». Издатели поленились посмотреть в словарь, а ведь слово nuthouse переводится как «сумасшедший дом», или «психушка». Тем не менее, поклонники творчества Курёхина эти фортепианные шедевры по достоинству оценили. Они переписывали их с кассеты на кассету тогда и скачивают в Интернете сейчас, захлебываясь от восторгов в комментариях на фанатских форумах.

В качестве постскриптума можно вспомнить, что в том же 1988 году Эвенсон выпустил еще одну пластинку с участием Курёхина — Music Makes the Snow Melt Down, которую компания Soundings of the Planet сейчас даже не указывает в каталогах.

Мои попытки связаться с Дином Эвенсоном и представителями Soundings of the Planet успеха, к сожалению, не имели. И только глава Solyd Records Андрей Гаврилов все-таки добрался до этого загадочного лейбла, на котором, как оказалось, было выпущено еще несколько сборников с участием Капитана. После нескольких лет переписки настойчивый Гаврилов всё-таки получил разрешение выпустить Morning Exercises в России. Также им был найден малоизвестный концерт Курёхина с Эвенсоном в Тусоне, переиздание которого было осуществлено летом 2012 года.

Твист в Америке (часть II)

Лучше бы ее совсем не открывали, эту Америку.

Оскар Уайльд

К ноябрю 1988 года, сыграв серию концертов в Филадельфии, Чикаго и Оберлинском колледже, Капитан наконец добрался до Нью-Йорка. Он остановился у журналистки Марины Алби, которая продюсировала всевозможные проекты между Америкой и Советским Союзом и, в частности, альбом Гребенщикова Radio Silence. Познакомившись в Питере с Курёхиным и его другом Африкой, Марина всячески помогала им в Нью-Йорке, будучи радушной хозяйкой и верным другом.

«Курёхин позвонил мне из аэропорта, — вспоминает Марина. — Спросил, можно ли доехать ко мне на такси, мол, после Калифорнии у него закончились деньги. Он приехал и стал жить у меня на диване».

Действительно, в Нью-Йорке Капитан кочевал «из дома в дом, по квартирам чужих друзей». За несколько недель привык к мегаполису, его сумасшедшему темпу и извечному фоновому шуму. «Я влюблен в этот город, я не могу без него жить, — признавался Сергей друзьям. — Не то, чтобы хочу эмигрировать, просто чувствую, что это единственное место, где я могу сейчас жить и работать».

Сергею нравилось разгуливать по Нью-Йорку и заходить в клубы типа CBGB или Village Vanguard. По утрам Капитан пропадал в магазине Tower Records, дефилируя по его этажам в поисках новой музыки. Казалось, в эти минуты Курёхин нашел свой рай и был готов в нем раствориться.

В столице мира Капитана радовало буквально всё: и мощный информационный поток, и огромное количество знакомств, концертов и фестивалей. Четкого жизненного графика у Курёхина не было, поэтому он помногу общался с промоутерами и музыкантами, мечтая об интернациональных музыкальных проектах.

«Сергей был очень активным человеком, но при этом очень ранимым, — вспоминает Марина Алби. — По его лицу всегда можно было узнать, что у него происходит на душе. Его музыка была некоммерческой, и я не думаю, что он планировал стать звездой на Западе. Потому что нет таких звезд, такая музыка предназначена исключительно для интеллигенции. И, думаю, он очень обрадовался, когда у него появилась возможность поиграть с западными музыкантами. Но Курёхин был очень скромным и стеснительным человеком. И для него было сложновато общаться с иностранцами, Сергей стеснялся своего английского, хотя на бытовом уровне говорил неплохо. Мне кажется, он нуждался в какой-то защите, в каком-то менеджере, которого у него, по-моему, никогда не было».

Периодически Курёхин встречался с соотечественниками, находящимися проездом в Нью-Йорке: Гаккелем, Африкой, Драгомощенко и Толей Белкиным, который познакомил Капитана с писателем Василием Аксеновым — накануне их визита на радиостанцию «Голос Америки». Там планировали сделать цикл передач о «Поп-механике», так что самое время вернуться к теме «Курёхин и пресса».

Не успел Капитан оказаться в Америке, как на него набросилась толпа журналистов. И тут Сергей проявил себя с полным интеллектуальным блеском. Он легко менял манеру общения, непринужденно перескакивая с телег на философские рассуждения. В своих монологах Курёхин крайне редко раскрывался до конца, четко выдерживая концепцию человека-сюрприза. Невозможно было спрогнозировать, как он ответит на следующий вопрос корреспондента. К примеру, журналу Interview Капитан порекомендовал «слушать два последних альбома одновременно и на максимально возможной громкости».

«Я самый серьезный артист в советской культуре, — давясь от хохота, заявил он в эфире радиостанции WKCR. — Возможно, я самый серьезный человек в мире после Ленина. Я нашел себе место в советской культуре. Оно в пятнадцати метрах левее Кремля и немного выше».

Быть откровенным Сергей смог, похоже, лишь однажды, общаясь с редактором Coda Magazine Уильямом Майкором. Посетив несколько концертов, этот критик-интеллектуал пришел к следующему выводу: «Музыка Курёхина воскрешает многие постреволюционные художественные течения: театр Сергея Радлова, театральные симбиозы Мейерхольда с участием атлетов и акробатов, цирка и эффектов мюзик-холла, монументальность Татлина, иконоборчество Малевича и одержимость конструктивистов... Нужно также упомянуть участников классического авангарда, которые появились в 1960-е, — Эдисона Денисова, Альфреда Шнитке и Софию Губайдулину».

Понимая, что в лице журналиста из Coda Magazine он нашел достойного собеседника, Капитан выдавил из себя несколько признаний.

«Мы могли бы говорить о возрождении русской духовной традиции, — откровенничал он с Майкором. — Механизм влияния традиции спрятан где-то в подсознательном. Вы же знаете, я националист-шовинист, и в первую очередь мне важно быть интересным для самого себя».

Помимо журналистов Сергей перезнакомился в Нью-Йорке с кучей авангардистов. Особый интерес у идеологов местной импровизированной сцены вызвал тандем Курёхина с культовым композитором-экспериментатором Джоном Зорном. Их совместные выступления в Knitting Factory привлекли внимание критиков из The New York Times, которые не могли не заметить «взрывоопасную скорость» пианиста из СССР.

«Курёхин, как правило, использовал темы из Шопена и Листа, а потом разрушал их синкопированными пассажами в кулачной манере Джерри Ли Льюиса, — восторженно писал журнал DownBeat. — Сергей подпевал фальцетом без слов или имитировал европейскую оперу. Обладая всеми данными, чтобы шокировать обычно невозмутимую публику, Курёхин в Knitting Factory