Читать книгу - "Очерки становления свободы - Джон Актон"

не должны ограничивать нашу мысль. У нас достаточно сил для того, чтобы быть более непредвзятыми и справедливыми, судить строже и беспристрастнее, чем они; а также и для того, чтобы на обнажающих подноготную прошлого подлинных документах научиться смотреть в прошлое с раскаянием, а в будущее – с твердой надеждой на лучшее. И никогда не упускать из виду, что если мы снижаем наш критерий применительно к истории, мы не сумеем удержать на должной высоте и того критерия, с которым подходим к оценке церкви и государства.

Происхождение современного государства[73]

Новая история повествует о том, как последние четыре столетия преобразовали условия средневековой жизни и строй ее мысли. В отличие от Нового времени, Средние века были эпохой стабильности, непрерывности, инстинктивной эволюции, лишь изредка нарушаемой такими творцами нового, как Григорий VII или св. Франциск Ассизский. Не знавшие истории, люди той поры позволяли себе жить по законам неведомого им прошлого; не знавшие естественных наук, они не верили в скрытые силы истории, работающие в направлении более счастливого будущего. Им сопутствовало чувство упадка, и каждое поколение казалось столь уступающим предыдущему в смысле античной мудрости и унаследованных ценностей, что люди черпали утешение в уверенности в близком конце света.

И все же наиболее глубокой и основательной из преобразовавших общество причин является наследие Средневековья. Именно в конце XIII столетия была впервые пристально изучена психология совести, и голос совести люди стали отождествлять с тем явственно различимым голосом Бога, который никогда не изменяет и не обманывает и которому надлежит повиноваться всегда, ясен он или темен, несомненен или неуместен. Едва зародившись, это представление тотчас встретило отпор со стороны церкви, рассматривавшей всякое противодействие своей власти как проявление специфической ереси – и потому подавлявшей работу скрытого советчика, неподвластного какой-либо общественной и облеченной явным авторитетом власти. По мере того как принуждение в обществе отступало, значение совести возвышалось, и территории, оставленные инквизитором, переходили в ведение индивидуальности. Люди стали усматривать меньше оснований в том, чтобы непременно походить друг на друга; начинается энергичное формирование и развитие независимой личности, протекающее под контролем совести. Способность отличать добро от зла перестает быть исключительным верховным правом государства, народа или народного большинства. Когда эта способность была выделена и осознана как божественное свойство человеческой природы, она проявилась в действиях, направленных на ограничение власти за счет утверждения первенства суверенного внутреннего голоса над сплоченной волей и установившимся обычаями окружающих. Согласно этой гипотезе душа человеческая понималась как нечто более святое, чем государство, она получает свой свет свыше и заботится о вечном, то есть оказывается вне рамок общих правительственных интересов. Из этого корня возросла свобода совести, а с нею и все прочие свободы, необходимые для удержания власти в границах, делающих невозможными ее посягательства на безусловное главенство этого высочайшего и лучшего из начал в человеке.

Залоги и гарантии, позволявшие двинуться к этой цели, составили существо всей позднейшей истории: на их создание и утверждение были потрачены столетия. И хотя в целом движение это не обращалось вспять, но шло оно медленно, с запаздыванием, и сопровождалось борьбой, исход которой часто был далеко не ясен. Страсть властвовать над другими никогда не перестанет угрожать человечеству; она всегда находит новых и непредвиденных союзников для того, чтобы пополнить свой нескончаемый мартиролог. Поэтому прогресс в новой истории прокладывал себе дорогу посредством революций. Страны одна за другой переживали кровавые потрясения народной борьбы, направленной на то, чтобы избавиться от прошлого, развернуть течение времени, изменить законы общественного успеха – и спасти мир от господства мертвых. Народы были побуждаемы к этому не столько реальным злом окружающей жизни, сколько притягательностью идеала добра; вдохновлявшие их идеи и порывы были универсальными и отвлеченными. Прогресс потребовал от общества новых жертв в пользу тех, от кого нет отдачи, чье благосостояние не вносит соразмерной доли в служение прогрессу, чье самое существование есть бремя, зло, а в конечном счете и угроза обществу. Средняя продолжительность жизни, эта емкая мера общественного усовершенствования, возросла в результате соединенных усилий основных двигательных начал цивилизации, моральных и материальных, религиозных и научных; она определяется поддержанием жизни увечного ребенка и жертвы несчастного случая, идиотов и сумасшедших, нищих и преступников, старых и беспомощных, излечимых и неизлечимых, – причем за все это общество платит неисчислимыми затратами и лишениями. Это растущее преобладание бескорыстных побуждений, это великодушие по отношению к слабым в общественной жизни сопровождается соответствующим ростом уважения к меньшинствам в политической жизни, каковое составляет самую сущность свободы. И в том, и в другом случае мы имеем приложение одного и того же принципа самоотречения и высшего закона.

Если взять продолжительные периоды времени, мы различаем успехи морального влияния перед материальным, торжество общих идей, постепенное исправление жизни. Можно убедиться в том, что в целом движение осуществляется от силы и жестокости к согласию и дружескому соединению, к человечности, разумному убеждению и постоянному обращению к общим, простым и самоочевидным принципам. Мы низвергли с трона необходимость в лице голода и страха, распространив свою деятельность из Западной Европы на весь мир, – с тем, чтобы все вносили свой вклад в сокровищницу цивилизации, – и пригласив в товарищеское совладение завоеваниями этой цивилизации как тех, кто живет в отдаленных краях, так и тех, кто стоит ступенью ниже нас. Нам следует обратить внимание на многое из того, что не осуществилось и миновало, так же точно как и на действенные проявления прогресса, помогающие строить здание мира, в котором мы живем. Ибо история должна освободить нас не только от чрезмерного влияния других эпох, но и от избыточного влияния нашего времени, вызволить нас из-под тирании среды, из-под давления столба атмосферы, воздухом которой мы дышим. Она вынуждает все исторические силы предстать ее суду и без утайки предъявить содеянное; разворачивая картины иных веков, знакомя с иным строем мысли, она усиливает способность противостоять влиянию современного окружения.

В последнее время, благодаря постоянному развитию приспособляемости и распространению сходных влияний, сгладились различия между людьми, существенно уменьшилась сумма несхожестей, проступающая в международных отношениях. Народами множества стран управляют одни и те же интересы, владеют одни и те же чувства и страсти; их занимают одни и те же проблемы; их классики взаимозаменяемы, их естественнонаучные авторитеты едва ли не совпадают, так что они с готовностью объединяются, чтобы совместно проводить исследования или эксперименты. В течение примерно тысячи лет, считая от гибели Римской империи до падения ее восточной преемницы, из рассыпанных по континенту этнических элементов постепенно складывались современные европейские народы. Примерно к 1500