Читать книгу - "Рождение Российской империи. Концепции и практики политического господства в XVIII веке - Рикарда Вульпиус"

Как ни в одном другом регионе империи, вопрос о том, удастся ли российской стороне убедить коренных жителей в «огромных преимуществах» пребывания в качестве заложников на их кораблях или в их лагере, оказывался вопросом жизни и смерти самих колонизаторов. Среди тех, кто изо всех сил старался приобрести заложников, в 1766 году были казаки Степан Глотов и Сергей Пономарев и сопровождавшие их российские промысловики. На своем корабле они «открыли» для Российской империи прибрежный остров Аляски Кадьяк, но, несмотря на множество приведенных ими доводов, местные жители, «по-своему дикому размышлению и зверонравному обычаю», отказались предоставить заложников[495]. А после того, как коренные жители еще несколько раз пытались напасть на россиян, «первооткрыватели» в течение всей следующей зимы не осмеливались отойти от корабля и не имели доступа к свежей пище. В результате девять из них умерли от цинги и других лишений[496]. В случае удачного взятия заложников они, с одной стороны, могли заставить заложников снабжать их всем необходимым, с другой, приобрели бы посредников, с помощью которых коренное население можно было уговорить воздержаться от нападений[497].

По этой причине заложники в негостеприимных районах Дальнего Востока, северной части Тихого океана и Аляски во многих отношениях служили гарантией жизни. Они обеспечивали россиянам защиту от нападений коренных жителей, помогали в поиске и ловле животных и другого пропитания, служили проводниками в море и на суше и могли, наконец, после достаточно продолжительного времени, проведенного в заложниках, выступать в качестве переводчиков и посредников при взаимодействии с местными жителями, которые чувствовали угрозу, исходящую от российской стороны[498]. Именно в свете этой жизненно важной их многофункциональности не было недостатка в увещеваниях вроде речей иркутского генерал-губернатора Федора Глебовича Немцова, призывавшего приветливо обращаться с заложниками и кормить их вдосталь[499].

Рис. 9. Алеуты в лодках (байдарках) во время охоты на каланов

Но прежде всего российские ответственные лица прилагали огромные усилия для обучения и «цивилизирования» своих заложников. Расцвет заложничества в северной части Тихого океана совпал с пиком восприятия российской имперской элитой идей Просвещения, включая стадиальную теорию. Так, в 1775 году премьер-майор Матвей Карпович фон Бем, «начальник Камчатки», поручил руководителю экспедиции на Курильские острова Ивану Михайловичу Антипину держать при себе заложника не только для безопасности «русских». Наряду с этим заложников необходимо было ознакомить с русским языком, «русскими обычаями» и с православной религией[500].

Дэвид Кэмбелл, участник третьего кругосветного плавания английского капитана Джеймса Кука, во время своего пребывания на Уналашке в 1778 году с изумлением наблюдал за российскими усилиями, аналогов которым в английской практике он не встречал: «Русские забирают у туземцев их детей, когда те еще совсем малы, и используют молодых островитян на различных работах в своей фактории. Их учат русскому языку и, вероятнее всего, крестят и наставляют в начатках христианской религии»[501].

Взятие в заложники детей коренных этнических групп, их обучение для собственных нужд и облечение этого процесса в нарратив цивилизирования начали практиковаться среди алеутов еще в середине века. Здесь колониальная риторика и практика под маской просветительского дискурса «любви и кротости» достигли зенита. Ярким примером может служить судьба мальчика Темнака. Он был первым мальчиком, которого Михаил Васильевич Неводчиков в 1747 году разлучил с родителями на Алеутских островах, чтобы отвезти на Камчатку. Там он был крещен и наделен новой идентичностью под именем Павла. Как и многие другие последовавшие за ним мальчики, он был обязан посещать школу и служить переводчиком российским участникам экспедиции. Устный и письменный перевод первоначально являлись услугами коренных жителей, в получении которых российская имперская элита испытывала наиболее острую нужду. Как и многие другие мальчики после него, Павел не вынес новых условий жизни. Он скончался через год пребывания в заложниках. Те, кто сумел выжить, проводили много лет на кораблях с участниками российских экспедиций, выполняя у промысловых людей роль переводчиков, а позже нередко вступали в сословие казаков[502].

Григорий Иванович Шелихов и заложничество

В ходе кровопролитного захвата Кадьяка в 1784–1786 годах русский купец, мореплаватель и первооткрыватель Григорий Иванович Шелихов (1748–1795), действуя наполовину неофициально, наполовину от имени государства, дал своим сотрудникам указание — «для лучшего повиновения» предъявить жителям острова ультиматум: выдать в заложники пятьсот детей. После неоднократных отказов Шелихов приказал стрелять по островитянам. В итоге он добился предоставления необходимого количества заложников[503]. Обращаясь к императрице, Шелихов сообщил о своих усилиях, направленных на то, чтобы коренные жители повиновались «не по страху и нужде», а «по любви и по собственной их пользе», и о том, что он заверил их, что пребывание россиян доставит им «бесчисленные выгоды, безопасность и благоденствие»[504]. Также в обращении к своему сотруднику К. А. Самойлову в мае 1786 года он подчеркнул, насколько он осознает свое обязательство заботиться о заложниках и их благополучии, а также позволить им изучать обычаи и навыки россиян[505].

Шелихов поручил обучить большую часть из пятисот детей в качестве переводчиков, а другую часть научить чтению и письму на русском языке[506]. Именно для заложников Шелихов открыл на Кадьяке первую школу на занятой российской стороной части Америки[507]. Несколько лет спустя капитан Гавриил Андреевич Сарычев в рамках большой «экспедиции Биллингса — Сарычева» (1785–1793) сделал в своем путевом дневнике заметку о ситуации на Кадьяке:

Для безопасности своей содержат несколько детей от островитян в аманатах и стараются обучать их русскому языку и грамоте, что заслуживает немалую похвалу, ибо оное со временем принесет великую пользу в просвещении сего дикого народа[508].

Если в казахских степях и на Северном Кавказе «попытки цивилизирования», как правило, были направлены только на избранных ханских и княжеских детей и к тому же осуществлялись очень бессистемно и несогласованно, то Шелихов утверждал, что в регионах Аляски, занятых его торговой компанией, ему удалось провести широкую и комплексную «кампанию цивилизирования». Вернувшись на восточносибирский континент, он в 1787 году доложил о своих «успехах» иркутскому генерал-губернатору Ивану Якоби: благодаря детям заложников появился «способ для отечества нашего полезный». Среди представителей коренных этнических групп он отбирал в заложники тех, кто в силу сообразительности казался ему наиболее подходящим, с помощью ведущих работников «по добровольному желанию» обучал их чтению и письму на русском языке, а также «благонравию». Их отцы отнеслись к учрежденной им для этих целей школе благосклонно, и в ней наблюдался уже «действительный успех»[509].