Читать книгу - "Из воспоминаний старого эриванца. 1832-1839 гг. - Аполлинарий Фомич Рукевич"

пустом горном ауле, только счастливый случай уберёг Аполлинария от шашек и кинжалов напавших на разведчиков с тыла горцев. Именно потому, что он был в передовой части отряда, он успел отреагировать на молча действовавших со спины врагов. Но в ходе короткого боя отряд был опрокинут превосходящим противником с горной кручи вниз на острые камни… Первое боевое крещение для молодого Аполлинария обошлось без серьёзных потерь, хотя из этой переделки вышли живыми только шестеро солдат.

Это столкновение разведгруппы произошло в ходе экспедиции Эриванского и Мингрельского полков по овладению береговой полосой на Черном море в долине реки Сочи-Иста. Именно в ходе этой экспедиции «21-го апреля 1838 года, в день рождения императрицы Александры Федоровны, после торжественного молебствия состоялась закладка укрепления, названного Александрийским»[8], переименованного в последствии в Даховское, затем в форт Навагинский и, наконец, получившего свое старое горское название Сочи. Это название сохранилось и за появившимся на этом месте посёлком.

С апреля до середины августа боевые полки участвовали в расчистке территории под строительство, занимались заготовкой леса, возведением валов, батарей, погребов, главнейших зданий Александрийского укрепления. Всё это время не прекращались боевые столкновения с местными племенами, не желавшими мириться с тем, что их потеснили с обжитых мест в долине реки Сочи-Иста. Войскам приходилось постоянно находиться в боевой готовности и днём и ночью.

Грузы на строительство и оснащение нового форта доставлялись в основном морем. Разгрузкой заходивших в гавань военных и торговых флотилий занимались также пехотинцы. В ходе одной из таких перевалок груза лодками на берег, начался сильный шторм, который сорвал грузовые корабли с якорей и погнал их на мель, на скалы. Торговые купеческие небольшие суда, гонимые ветром, благополучно воткнулись в песок возле лагеря, а парусные фрегат и корвет, пытаясь уйти от шторма в открытое море, были брошены на каменистое дно в нескольких верстах от лагеря. В неравной схватке со стихией суда начали разрушаться и тонуть. Тут же были снаряжены два отряда добровольцев для помощи терпящим бедствие. Продираясь сквозь заросшие кустарником каменистые берега, перебежками преодолевая участки морского берега во время отлива штормовых прибоев, отряды достигли места крушения судов. К этому времени в воде уже оказалась основная часть груза с кораблей, а это были доски и брёвна, и штормом уже гнало к берегу обломки парусников. Матросы с кораблей, как только подошли отряды, стали бросаться в воду и плыть к берегу. Но многие были до такой степени изнурены почти суточной непрерывной борьбой со штормом, что не могли бороться с прибоем, относившим пловцов обратно в море. Обвязавшись верёвками, храбрецы из спасательных отрядов бросались в кипящее море вслед за тонущими, выхватывали обессилевших людей и при помощи верёвок возвращались вместе с ними на берег. Аполлинарий, который был тоже среди спасателей, вытащил таким образом из бурного потока нескольких человек, пока не поранился об деревянный обломок в море.

К борьбе с морской стихией неожиданно добавилась угроза со стороны обрывистого берега, откуда появился враг. Пришлось строиться в боевые порядки и отражать нападение горцев. Спасательная операция проходила теперь под непрестанным обстрелом со стороны гор. И когда отряды завершив операцию начали отходить вдоль того же берега в лагерь, горцы продолжали наседать на казавшуюся лёгкой добычу. Но, неся на себе раненых, и постоянно отбиваясь от врага, отряды смогли добраться до лагеря. «В лагере нас встретили, как воскресших. И, правда, нужно почесть за чудо, как мы не погибли все до единого» напишет в воспоминаниях Рукевич[9].

«За отличие, оказанное в деле при спасении экипажей военных и купеческих судов на Черном море с 30 по 31 мая 1838 года награжден Знаком отличия Военного ордена под № 72226» записано в реестре о прохождении службы А. Ф. Рукевича[10].

А в мемуарах он напишет: «Кому горе, кому радость: за это дело я был награжден именным, т. е. по особому представлению, солдатским Георгиевским крестом, – моя первая боевая награда, которою я имел право до некоторой степени гордиться… Кроме того, наряду с другими я получил еще: «рубль ассигнациями, чарку вина и фунт рыбы»…[11].

Во многих ещё переделках вместе с полком пришлось поучаствовать рядовому Рукевичу во время крепостных работ на Александрийском укреплении. Из той экспедиции по занятию форпоста на берегу Чёрного моря из Эриванского полка вернулись невредимыми только 400 солдат «остальные две тысячи были рассеяны по Сухумскому, Бомборскому и Гагринскому госпиталям, но много также лежало и в сырой земле…»[12]. Первый боевой поход стал поворотным событием в службе Аполлинария. «Беззаветная храбрость и полная готовность жертвовать собой для славы русского оружия пробили ему, наконец, дорогу к дальнейшим отличиям и дали возможность загладить ошибку молодости»[13].

Уже в 1839 году Аполлинарий был произведён в первый офицерский чин: «за отличие против горцев произведен в прапорщики»[14], в 1842 году получил звание подпоручика, в 1849 – поручика, в том же 1849 – штабс-капитана, в 1851 – капитана, в 1853 году– майора. Все свои очередные звания Аполлинарий получал за боевые отличия по службе, но над ним всё время тяготел его штраф, вынесенный военно-полевым судом в 1831 году. Окончательно этот штраф был снят только после Кюрюк-Даринского сражения произошедшего 24 июля 1854 года во время Крымской войны.

В том сражении русской армии против троекратно превосходящего противника Рукевич был тяжело ранен в голову, и его в числе других убитых, казалось бездыханного, хотели похоронить, но случай опять помог Аполлинарию избежать худшего. Вот как это описано в мемуарах. «На главном перевязочном пункте, при спешной работе, я был докторами сочтен убитым и меня перенесли далеко в сторону, где уже рыли братскую могилу. Ия бы, конечно, попал туда, не случись в числе санитаров нашего эриванца, который захотел, по христианскому обычаю, проститься со мной и наклонился дать свой последний напутственный поцелуй, но в это время услышал мой стон… Участливый солдатик бросился к нашему полковому доктору Гурко и, запыхавшись, доложил: «Жив еще человек!.. Стонет!..». Доктор недоверчиво отнесся к словам солдата, но все-таки пошел через все поле, внимательно осмотрел мою рану, смыл губкой кровь, вынул пинцетом некоторые осколки костей и, перевязав за отсутствием под рукою бинтов собственным носовым платком, велел перенести меня в палатку к «живым…». Сам Гурко мне потом рассказывал об этом, причем сознавался, что не верил в мое исцеление, сделал это, чтобы «потом совесть не мучила»…»[15].

Через год после этого сражения главнокомандующему отдельным Кавказским корпусом Николаю Николаевичу Муравьёву (Карскому) военным министром России Долгоруковым