Читать книгу - "Без хлеба. Очерки русского бедствия (голод 1898 и 1911-12 гг.) - Александр Саввич Панкратов"

Трудно представить более жалкое и печальное явление, чем уральские переселенцы. Они — жертвы нашей несуразной переселенческой политики... Мученики за чужие грехи...

— У вас ныне неурожай? — спрашиваю ивановцев.

— Полный. Ни зерна не взяли.

— А в 1910 году?

— Тоже был неурожай.

— В 1909?

— Тоже.

— В 1908?

— Родилось, но все суслик поел. Мы только что тогда пришли и сеяли мало.

— Но урожай здесь все-таки может быть?

— Нет, — уверяли ивановцы, — земля у нас неродючая...

— Зачем же ее выбрали?

— Ходоки наши зимой были, не доглядели. Поманули нас. Насказали небылиц. В переселенческой книжке мы читали: если 30 фунтов проса посеять, — 400 пудов соберешь. А мы зерна не видали. Прямо обман.

— Кто же обманул?

— Казна...

— Разорили нас вчистую, — говорят хохлы, — а теперь и помощи не оказывают...

Действительно, разорение ясное. "Ни кола, ни двора". Хлеба нет. Без помощи ивановцы давно бы уже умерли с голоду.

Но интересно, что у них было, когда они явились сюда? У некоторых, говорят, было много. Они принесли сотни рублей. У большинства же от ликвидации хозяйства остались крохи.

Уральские переселенцы в массе — те "голодранцы", которые у себя "в Рассее" экономически были уже за бортом крестьянской жизни.

— У меня было 12 сажен земли, — рассказывал один.

— У меня полдесятины...

— А у меня совсем ничего не оставалось.

Но все-таки там они были на своей, родной почве. Кое-что имели. Кое-как жили, с голоду не могли умереть.

Здесь, в Киргизской степи, им сразу дали по 15-ти десятин на душу. Богатство, о котором они никогда не мечтали. Иметь 45—60 десятин, это ли не жизнь?

Паны!

Надо только "робить". Но тут и произошла "заминка".

— Силов нет пахать, — говорят хохлы.

Чтобы вспахать десятину "целины", надо иметь 6— 8 быков. Но в Ивановском, например, 10 семей совершенно без всякого скота. Эти "паны", имеющие до 60—75 десятин, живут исключительно подачками, и в "крестьянском" смысле люди безнадежные.

Остальные имеют кто лошадь, кто пару быков. Никто, следовательно, не может распахать "целину" один.

— Пашете же вы что-нибудь?

— Как же, пашем... старую, киргизскую распашку. Там земля мягкая, нам легко.

Иные и этого не делают. Просто идут бороной по киргизской мякоти и сеют. И по наивности думают, что земля им будет родить с 30-ти фунтов 400 пудов.

"Целина" остается почти непаханной.

— Не под силу... Обманули нас...

За четыре года в Ивановском распахали что-то около 50-ти десятин "целины". Только всего. Это весь вклад в культуру.

Культуртрегеры!

— Как же вы пахали?

— Собирались 3—4 хозяина, складывали быков и пахали.

Киргизы и казаки берут только 5—6 рублей за распашку десятины.

— Но у нас денег нет, — возражали хохлы, — обманули нас, разорили...

Земледелие их "российское", хищническое. Даже не трехпольное. Деление на три поля здесь еще в большинстве поселков не введено. Просто, кто где приткнется, там и сеет. Делят "клины" на доли. Сеют до изнеможения земли. Ивановцы откровенно рассказывают:

— Сеяли мы три года подряда на одном и том же месте.

До них там киргиз сеял. Тоже, небось, лет 5.

Взяли из земли все соки и негодуют:

— Земля у нас неродючая. Все неудобие... Обманули нас.

— Где же вы теперь посеяли?

— Пробуем новый клин. Но которые немогущие, те посеялись опять на старом месте...

Таких "немогущих" более половины. У них и на следующий год будет голод.

Впрочем, тут у всех будет голод. Не может не быть голода.

— Сколько вы засеяли? — спрашиваю.

— Своих семян у нас не было. Дала нам казна по 5 пудов ржи на обсемененье. Этим мы и засеялись.

— Сколько же десятин?

— Одну...

— Все посеяли?

— Нет. Многие размололи и съели. Есть-то ведь было нечего,

— Как же они будут жить в будущем году?

— Надеются на весеннюю семенную ссуду.

— Но, ведь, весной тоже будет есть нечего?

— Что ж? Съедим и весеннюю ссуду. Казна поможет: она нас вызволила — обязана, значить, и помогать.

Говорят с оттенком явного озлобления.

Большую хозяйственную несостоятельность трудно представать.

Все 49 семей ивановцев засеют приблизительно 80 десятин из 8100. Ясное дело, что у них будет недостаток хлеба, если бы даже он и родился. Но переселенцы уверены, что хлеб не родится. С этой уверенностью они пашут и сеют. Конечно, так и пашут и сеют...

— Если не будет засухи, — говорят они, — то обязательно придет суслик с пустых киргизских степей и уничтожит посев.

В первый год они держались гордо. Надеялись:

— Ныне плохо, в будущем году будете хорошо.

Но когда и 1910 год оказался неурожайным, переселенцы стали падать духом:

— Мы приехали пановать, а придется с сумой идти!.. Обман!..

1911 год окончательно оборвал все нити, связывающие их с землей.

Они теперь не верят ни в землю, ни в себя. Нет им охоты трудиться. Даже говорить о "неродючей" земле им противно.

27.

Неустройство жизни переселенцев. — Сырость и угар в избах. — Просят борща. — Всем недовольны. — Переселенец — казенная вещь.

Сквозь сон слышу шепот. Около печки шушукаются бабы.

— Что вы? — окликаю я их.

— К вашей милости... Мы вдовы с сиротами...

— Еще не рассвело... Успеете!

— Мы до мужиков хотели все объяснить...

Слушаю бабьи слезы и чувствую, что не могу поднять головы. Угорел.

Мука останавливаться в хатах переселенцев. Не найдешь сухой.

— Неужели, — спрашивал я, — до сих пор вы не научились строить избы и класть печи?

Хочется с досады ругать этих неприспособленных к жизни, доведенных до отупения людей.

— Хоть бы у киргиз поучились...

Молчат. Потом кто-нибудь кинет обычное:

— Не крепко сидим здесь. Так и строимся.

Потолок в хате всегда сырой. Оттуда каплет. Со стен бегут ручьи. Днем холод. Все сидят на печке в шубах. Там и обедают.

Ночью, когда потопят печку, угар. Синеватый дымок расстилается по избе.

Хаты-землянки из воздушного кирпича. Но у киргиз такие же землянки, только сухие, а у хохлов неизменно сырые.

— Зато у киргиз грязно, а у нас все выбелено, — хвалятся хохлы.

Я набрел на один фельдшерский пункт. Тут три года сидит несчастная фельдшерица и терпит нестерпимую муку.

— Главное, угар, — жалуется она,