Читать книгу - "Ораторское искусство в древнем Риме - Инна Петровна Стрельникова"

это у него исключение из правил. Гай Рабирий был обвинен в государственном преступлении — убийстве Луция Апулея Сатурнина, совершенном 36 лет назад. Это убийство было двойным беззаконием: посягательством на личность трибуна и нарушением неприкосновенности, гарантированной государством. Спорный вопрос в речи «За Гая Рабирия» представляет собой смесь status conjecturalis и status legitimus. Цицерон, защищавший Гая Рабирия вместе с Гортензием, доказывает, что, во-первых, обвинение в убийстве — ложное, а, во-вторых, если бы Гай Рабирий убил Луция Сатурнина, он был бы прав (18–19).

В деле с Милоном невозможно было отрицать тот очевидный факт, что Милон убил Клодия. Цицерон разработал две линии защиты: одна заключалась в том, что если это так, это должно быть оправдано. Вторая, более важная, состояла в попытке Цицерона доказать, что Клодий устроил Милону ловушку. Вопрос о ловушке был главным спорным вопросом речи (Квинтилиан, III, 11, 15). В речи типа deprecatio (просьба о прощении), когда Цицерон защищал Лигария перед Цезарем, он допускал вину, но смог это сделать потому, что защита происходила не в суде. К речам того же типа относятся и две другие речи Цицерона, произнесенные в суде: «За Фонтея» и «За Флакка». В этих речах спорный вопрос квалифицируется как status conjecturalis. При этом статусе одним из главных аргументов является предшествующая жизнь подопечного, и Цицерон подробно останавливается на жизни и характерах своих клиентов. Описание прошлой жизни и характера подопечного может служить самостоятельным аргументом, а может и входить в состав других аргументов. Цицерон очень любит этот тип аргументов и редко не использует его. В речи «За Фонтея» он рассказывает о его матери и сестре-весталке (46), в речи «За Флакка» он использует жалость судей к маленькому сыну подсудимого (106). Он сам вспоминает об этой commiseratio в «Ораторе» (131). Косвенным аргументом в пользу подзащитного служит похвала ему — она способствует созданию благоприятной атмосферы и расположению к нему судей. Речи «За Фонтея» и «За Флакка» полны избитых приемов: общих мест, призывов к состраданию, критики свидетелей, т. е. тех приемов, которые Цицерон обычно порицал у других ораторов, но которые он тем не менее применял, так как на римскую публику они действовали безотказно.

Искусным применением разного характера аргументов отличается ораторский шедевр Цицерона «Речь за Милона»: здесь и предполагаемые мотивы, и предшествующая жизнь, и сравнение, также играющее роль аргумента, и косвенные улики (время, место, удобный случай), и аргументы, основанные на поведении подзащитного до и после случившегося. Один из веских доводов в пользу нужного решения основного спорного вопроса о засаде — показать, что Клодию была выгодна смерть Милона (32), тогда как Милону смерть Клодия была не нужна (34): «Как же нам доказать, что именно Клодий устроил засаду Милону? Не достаточно ли вскрыть, что Милонова смерть для этого чудища, наглого и нечестивого, важной была целью, великие сулила надежды, немалые несла выгоды? Пусть к ним обоим будет применено известное Кассиево: «кому на пользу?» С убийством Милона Клодию доставалась претура, оно избавляло его от консула, при котором он не мог творить преступления…» (32).

«Что пользы было Милону в убийстве Клодия? — спрашивает далее Цицерон. — Зачем ему было не то, что его допускать, а хотя бы желать? Затем-де, что Клодий мешал ему сделаться консулом. Отнюдь! Он шел к консульству Клодию наперекор и от этого даже успешней: от меня самого ему не было столько пользы, сколько от Клодия!.. А теперь, когда Клодия нет, для Милона остались лишь общие пошлые средства искать себе чести; а та, ему одному лишь сужденная слава, что изо дня в день умножалась крушеньями бешеных умыслов Клодия, — она пала с кончиною Клодия… Пока Клодий был жив — высший сан ждал Милона незыблемо; когда Клодий, наконец-то, погиб — пошатнулись и надежды Милона» (34).

Цицерон редко применял recapitulatio или repetitio, но он не мог избежать ее в речах «Против Верреса», так как речи были длинны и материал обилен. Recapitulatio по правилам рекомендовалось в заключении. Здесь же Цицерон помещает это краткое перечисление уже упомянутых в прежних речах беспутств и преступлений Верреса в первую часть, narratio (II, 5, 31–34), как бы для того, чтобы липший раз напомнить об уже названных ранее злодеяниях перед рассказом о тех, о которых еще не успел поведать. Цицероновские речи содержат немало общих мест (loci communes), которые в принципе рекомендовались школьной риторикой. К категории общих мест можно отнести и такой прием, как certae rei quaedam amplificatio (усиление, преувеличение), который рекомендовался школьной риторикой («О подборе материала», II, 48) и который очень любил Цицерон, но его употребление Цицероном объясняется скорее особенностями эмоционального склада его характера, чем риторической выучкой.

Вот этот прием из peroratio речи «За Фонтея» (46–49): «Дева-весталка обнимает его, этого своего родного брата, и взывает к вам, судьи, и к римскому народу; она столько лет молила бессмертных богов за вас и ваших детей, что получила право умолить и вас за себя и за своего брата. Кто будет защитником, кто будет утешителем этой несчастной, если она потеряет его? Другие женщины надеются найти защитников в своих сыновьях, они могут иметь дома друга, разделяющего их радость и горе; она же, дева, не может иметь друга и милого, кроме своего брата. Берегитесь, судьи, чтобы у алтарей бессмертных богов и матери — Весты не раздавались ежедневные жалобы девы о вашем суде; берегитесь, чтобы люди не сказали, что тот неугасимый огонь, который Фонтея оберегала до сих пор ценою томительных бессонных ночей, погас от слез вашей жрицы. Весталка с мольбой простирает к вам свои руки…»

Цицерон знаменит своими патетическими заключениями. Правда, у него очень часто пафос отличал и другие части речи, и поэтому само заключение не всегда оправдывало ожидание.

В гражданском деле «За Цецину» пафос в заключении вообще отсутствует, но в уголовных делах Цицерон себе этого позволить не мог. Цицерон прибегал к пафосу в заключении даже тогда, когда он никак не согласовывался с характером подзащитного — так было, например, в речи «За Целия» и в речи «За Милона». Призыв к состраданию к молодому распутному Целию был вложен в уста его отца, а за Милона просил сам Цицерон.

Речь «За Милона» — очень выгодный для современного исследователя материал во многих отношениях. Комментарий грамматика Аскония Педиана позволяет увидеть, как оратор препарировал реальный материал в свою пользу. Речь «За Милона» относится к такому времени, когда кандидаты на государственные должности нередко решали свои споры с соперниками в вооруженных столкновениях, заканчивающихся убийством. Так, вражда между Клодием и