Читать книгу - "Аман Тулеев. С моих слов записано верно - Аман Гумирович Тулеев"

смысл он вкладывал в эти слова. Это была наша последняя встреча. Согласно официальной версии, маршал Ахромеев повесился в кремлевском кабинете 24 августа 1991 года. Якобы хотел избежать ареста. Честно говоря, и сегодня не верю в подобный сценарий. Слишком сильный, упорный, цельный характер был у маршала. Фронтовик с первого и до последнего дня Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза. В конце концов, офицер, имевший табельное оружие. Скорее Ахромеев пустил бы себе пулю в лоб, чем набросил петлю на шею.

Впрочем, это лишь мои догадки. А тогда, стоя на трапе самолета, я смотрел на идущего к ожидавшей его машине маршала и думал, что надо было напроситься в попутчики. Сергей Федорович наверняка ведь ехал в Кремль, а как я туда попаду?

Дорога из Внукова до Манежной площади заняла часа три, не меньше. Мне еще повезло, поймал такси в аэропорту! Каждую машину народ брал штурмом. Пока ехал, смотрел по сторонам. Развернутые поперек улиц троллейбусы, несколько опрокинутых легковых машин. На центральных магистралях – военные патрули, бронетранспортеры. Дико было видеть солдат в касках и с автоматами на груди. Уже и позабыл, как выглядит боевой калашников, со времен службы в армии ни разу с ним не сталкивался.

Времени, чтобы ехать в гостиницу и переодеваться, не было, я с чемоданом в руках и в легкомысленной клетчатой рубахе направился в бюро пропусков у Спасской башни. Документ выписали быстро, охрана на посту тоже не медлила. Я лишь сказал, что меня ждет Геннадий Янаев, и все пошло как по маслу.

В кабинете вице-президента СССР, взявшего на себя управление огромной страной, сидели первый зампред Совета обороны Олег Бакланов и еще один член ГКЧП, председатель Крестьянского союза Василий Стародубцев.

Я с порога обратился к хозяину кабинета:

– Геннадий Иванович, ты же понимаешь, чем все это может кончиться?

Неожиданно взорвался Бакланов и попер на меня, не выбирая выражений:

– Думаешь, Аман, у нас нет семей и детей?! По-твоему, мы идиоты, которые не понимают, на что и ради чего идут?!

Янаев подхватил:

– Мы осознанно делаем этот шаг, народ нас поддерживает.

Он на сто процентов был уверен, что люди пойдут за ГКЧП.

Я не стал спорить, только спросил:

– Ладно, а мне как быть?

– Поезжай в Кемерово, выступи перед народом, объясни ситуацию. Через несколько часов мы сделаем официальное обращение.

– А что будет с Горбачевым?

– Не переживай за него. Сидит в Форосе, купается, загорает.

В этот момент на столе задребезжал телефон без диска и с надписью на трубке «Горбачев М. С.». Я старался не прислушиваться, все-таки разговор двух руководителей, но зафиксировал, что собеседники общались спокойно, не повышая тона. Проговорили буквально пару минут. Геннадий Иванович положил трубку, повернулся ко мне и сказал:

– Все в порядке с ним. Вернется на белом коне.

Не знаю, стоит ли опять ворошить прошлое, случившегося не изменить, но тогда у меня возникло стойкое ощущение, что так называемая изоляция Горбачева, о чем так много на разные лады писали СМИ всего мира, была инсценировкой. Повторяю, я живой свидетель: президент поддерживал связь с ГКЧП, никто его не держал взаперти под дулами автоматов. Впоследствии Раиса Максимовна рассказывала журналистам, что где-то на чердаке дачи в Форосе они отыскали старенький транзисторный приемник, с помощью которого смогли узнать, что же происходит в стране. Готов утверждать: это байки. Уверен, путч от начала и до конца затеял Горбачев, руководство возложил на плечи Янаева, потом что-то пошло не так, и, желая выйти из игры белым и пушистым, он подставил Геннадия Ивановича. Замысел был абсолютно в стиле Михаила Сергеевича: провернуть все чужими руками.

А тогда в Кремле Янаев мне сказал:

– В случае чего введем чрезвычайное положение. На всю страну сил, пожалуй, не хватит, да это и не нужно, а в отдельных регионах справимся.

У меня внутри екнуло: если в Кемеровской области объявят «чрезвычайку», что было вполне возможно с учетом длившегося не один год противоборства в Кузбассе, возникал риск того, что прольется кровь.

Я попросил не вводить у нас ЧП. Янаев заверил:

– Не бойся! Горячку пороть не будем. Езжай домой. Созвонимся.

С этим я и ушел из Кремля.

Обращение ГКЧП к народу транслировали по телевидению на весь мир, но люди обратили внимание не на слова: в глаза бросились дрожащие руки Геннадия Ивановича. Раз трясется, значит, дело мутное…

Члены чрезвычайного комитета ошиблись в главном – страна их не поддержала, не было ни одного митинга за путчистов. Не осталось у людей веры в прошлую власть, зато к Ельцину, напротив, народ испытывал необъяснимую, слепую, иррациональную любовь. Даже в 1996 году, во время вторых выборов, когда все уже знали, что президент манкирует выполнением служебных обязанностей, в Кремле появляется редко, зато горькую пьет регулярно, шли и голосовали за него.

Я спрашивал у стариков-ветеранов:

– Почему?!

– Ничего тут, сынок, не поделаешь, – отвечали. – Если изберем Зюганова, начнется гражданская война, а мы этого не хотим. У нас дети, внуки. Лишь бы не было хуже…

О перетягивании каната

Поздним вечером 19 августа я добрался до Кемерова, наконец-то смог сменить курортную одежду на официальный костюм и поехал на местное телевидение, где выступил в прямом эфире. Проинформировал земляков о встрече с Янаевым, Баклановым и Стародубцевым, постарался, как мог, объяснить планы ГКЧП. Добавил несколько слов и от себя. Сказал, что, на мой взгляд, надо восстанавливать Советский Союз, прекращать противостояние внутри страны. Фактически поддержал чрезвычайные меры.

Прекрасно понимал, что подставляюсь под удар, но не стал кривить душой. Действительно, в мой адрес сразу полетели обвинения и оскорбления: «Тулеев – предатель!»

ГКЧП, в который входило высшее руководство страны, включая вице-президента СССР, председателя Совета министров, министров обороны и внутренних дел, председателя КГБ, к великому сожалению, не сумел удержать ситуацию. Путч провалился, выдохся за три дня. У меня есть этому единственное объяснение: истинным организатором заговора был Михаил Горбачев, умело сыгравший роль «затворника Фороса». Он сначала сдал соратников, а потом Советский Союз в целом.

Двадцать второго августа по мою душу пожаловал следователь генпрокуратуры. Все вопросы крутились вокруг одного: почему я не осудил ГКЧП, как сделали многие? Честно ответил, что не считаю нужным поступать «как многие», для меня это не критерий истины. «А вот Хасбулатов сказал, что вы находились в Москве во время гибели мирных граждан…» Я позволил себе сыронизировать: «А он не говорил, что Тулеев лично приказал давить тех, кто бросится под колеса боевой техники? Сразу после разговора в Кремле я улетел в Кузбасс. Проверяйте».