Читать книгу - "Проклятые поэты - Игорь Иванович Гарин"

Отныне более ни замирающих сердец, ни слез. Вы обращаете небо в пустыню. Вы думали вдохнуть в нашу поэзию новую жизнь и для этого отняли у ней то, чем живет Вселенная: отняли любовь, вечную любовь. Материальный мир, наука и философия – с нас довольно…

Это было столкновение парадигм, поколений, уходящей и рождающейся классики. Да и как иначе мог реагировать жизнелюбец на меланхолика, творящего такие сонеты? —

О ты, чей светлый взор на крыльях горней рати

Цветов неведомых за радугой искал

И тонких профилей в изгибах туч и скал,

Лежишь недвижим ты – и на глазах печати.

Дышать – глядеть – внимать? Лишь ветер, пыль и гарь.

Любить? Фиал златой, увы! но желчи полный.

Как бог скучающий, покинул ты алтарь,

Чтобы волной войти туда, где только волны.

Но безответный гроб и тронутый скелет

Слеза обрядная прольется или нет,

И будет ли тобой банальный век гордиться?

Но я твоей, поэт, завидую судьбе:

Твой тих далекий дом, и не грозит тебе

Позора – понимать и ужаса – родиться.

«Проклятая земля бесплодным полем стала»

Время не выполнило своих божественных обещаний!

Леконт де Лиль

В невозмутимости, на всё глядит поэт.

Леконт де Лиль

…Но нам, сжигаемым тоскою невозможной,

нам, тщетно жаждущим любить и верить вновь,

дни будущие, вы вернете ль жизнь неложно?

О дни прошедшие, вернете ль вы любовь?

Где наших лир златых, над гиацинтом, пенье,

гимн божествам благим, хор девственниц святой,

Элисий с Делосом и юные Ученья,

стихи священные, что рождены душой?

Где наши божества в их формах идеальных,

величье культов их, и слава, и багрец,

в отверстых небесах лёт крыльев триумфальных,

слепяще-белый лик, восторг живых сердец?

И Музы-нищенки проходят городами,

и только горький смех сопровождает их.

О мука в терниях, – мы изошли слезами,

которым нет конца, как бегу волн морских!

Да! Зло извечное, достигло ты предела!

И воздух века стал тяжел умам больным!

Забвенье! Позабыть толпу и мир всецело!

Природа, мы спешим к объятиям твоим!

…Но если даже там, в той шири небывалой,

лишь эхо вечного желанья мы найдем, —

прощай, пустыня, где душа взлететь мечтала,

прощай, о дивный сон, оставшийся лишь сном!

Божественная Смерть! Царя над всем и всеми,

прими нас в лоно звезд, спаси детей от зла!

Пространства, времени, числа сними с нас бремя

и дай нам отдых тот, что жизнь у нас взяла!

«Античные поэмы», опубликованные скромным 35-летним учителем в 1852 году[17], сразу привлекли к себе внимание, а Сент-Бёв немедленно откликнулся на первые стихи поэта, отметив его незаурядность.

Перед читателями был уже вполне готовый поэт. Позднейшей критике оставалось только углублять и оттенять в нем черты, раз навсегда намеченные автором «Новых понедельников». Это были: широта изображения, идеалистический подъем и, наконец, удивительный стих, который лился у нового поэта непрерывным, полноводным, почти весенним потоком, ничего не теряя при этом из своей плавной величавости.

«Но если, наскучив слезами и смехом, жадный забыть этот суетливый мир, не умея более ни прощать, ни проклинать, ты захотел бы вкусить последней и мрачной услады – Приди! Слова Солнца великолепны. Дай неукротимому пламени его вдосталь тобой надышаться… А потом вернись медленно к ничтожеству городов, с сердцем, седьмижды закаленным в божественном Небытии».

В этих строфах – весь Леконт де Лиль.

Жизнь этого поэта была именно высокомерным отрицаньем самой жизни ради «солнечного воспоминания». С внешней же стороны она стала сплошным литературным подвигом. И интересно проследить, с какой мудрой постепенностью поэт осуществлял план своего труда.

Вагнер в музыке, Ницше в философии, Леконт де Лиль в поэзии заново открывали художественную и онтологическую ценность древней мифологии и античной классики.

Воспитанный на античной классике, Леконт де Лиль не мог не написать своей версии «Ореста», которая хотя и не дала нам нового понимания мифа, но раскрыла сложный душевный механизм действий античного Гамлета, позволяющий глубже проникнуть в тайну жизни и смерти, бытия и небытия.

Исповедуя культурологическую доктрину давно минувшего золотого века, де Лиль в 44 миниатюрах «Античных поэм» рисует Элладу как идеал гармонически развитого общества и яркое историческое свидетельство бессмертия красоты. В античности де Лиля больше всего привлекает высокая эстетическая культура, смелый полет мысли и гармония человека с тщательно оберегаемой средиземноморской природой. Если грядущему суждено воплотить человеческие мечты, то оно должно строиться по образу и подобию увиданной таким образом Эллады.

«Античные поэмы» представляют собой не просто гимны древнегреческому искусству, но включают в свой состав воплощенные в стихах эстетические принципы эволюции жизни посредством движения культуры, торжества красоты: грядущий мир принадлежит не историческим деятелям, но золоту поэтических ритмов и мрамору (металлу) гармонических форм.

Обосновывая в предисловии к книге необходимость отказа от «действительности», то есть жизненной суеты текущего момента, де Лиль заявил, что «поэзия больше не станет… освящать память событий, которых она не предвидела и не подготовляла».

Ставя перед поэзией онтологические, бытийные задачи, Леконт де Лиль, как некогда Мильтон, оперировал грандиозными образами, мировыми событиями, титаническими силами: эпические картины, грандиозные формы, монументальные, выстроенные на века творения – таковы его меры, масштабы, притязания.

Все эти богатые, необыкновенно красочные картины древней и новой истории, безудержных страстей и неистовства хищников Леконт де Лиль стремился облечь в стихи продуманные, звучные, ясные, размеренные, предельно правильные, будто они перенесены в сферу поэзии из сферы зодчества.

Бодлер считал, что де Лилю больше всего удаются мощь природы, грозное великолепие стихии, величественная сила жизни. Николай Гумилёв ценил в Креоле с лебединой душой, как он окрестил де Лиля, масштаб тем, силу голоса и поэтическую мощь, но почему-то никто не обратил внимания на то, что масштаб, сила, мощь даже «пейзажных зарисовок» – это прежде всего философия жизни, полнота бытия, «мир идеальных форм», омрачаемый присутствием человека.

О юность чистая, восторг неутолимый,

о рай, утраченный душой