Читать книгу - "Альманах «Российский колокол» №1 2021 - Альманах Российский колокол"

Итак, Тарас Гаврилыч осадил Существо ладонью, и оно перестало трепыхаться. Только водит мышиными глазками из стороны в сторону.

– И-и-и, это ещё что? – среагировал, испугавшись, дядя Федя. Он было подумал, что Существо только ему одному грезится по пьяной лавочке. Но нет: в голову тут же пришла здравая мысль, что выпил-то он всего ничего, курам на смех, и после таких пустяковых доз ничего сверхъестественного соткаться из воздуха не может. Поэтому дядя Федя чётким голосом повторил вопрос, задав его уже непосредственно Существу и глядя на него без боязни:

– Это что ещё такое здесь?

Существо заговорило слегка нараспев дряблым старушечьим голосом:

– Давно уж я в этом купе езжу, касатик. Из-за малых размеров своих хоронюсь в отсеке для вещей – вон там, наверху, – заползаю в самый конец, чтобы не прибили чемоданами, и лежу. Есть ничего не ем, пить не пью и в туалет мне ходить надобности нету. Смотрю, что там мелькает в окне – всего и делов.

Купе неестественно замолчало. Даже Тарас Гаврилыч, который минутой назад нашёлся первым, не дав Существу упасть со стола, опешил, чесал крепкую ладонь и не ронял звуков. Михаил и Николай, свесившись с полок, взирали на происходящее с некоторым юношеским беспокойством и поглядывали на своего дядьку с надеждой, что тот найдёт какой-нибудь разумный выход из создавшейся ситуации. А дядю Федю происходящее стало явно забавлять, чему способствовали, конечно же, самогонные пары. Он решил продолжить беседу – ну а как же? Будет потом что рассказать – да хотя бы тому же обществу за свадебным столом.

– И куда ж ты едешь?

– А куда, мил человек, я могу ехать? – создавалось полное впечатление, что слова выливаются из уст некой странствующей старухи, и дальнейшая информация это впечатление подтвердила. – На кой я нужен и кому? Я же тварь без роду – без племени. Научился понимать по-вашему под вагонный трёп, а дальше?.. Куда едешь? На кудыкину гору! Хоть бы приютил хто!

И тут вклинился Тарас Гаврилыч:

– А почему ты говоришь «научился»? Ты что, мужик что ли?

– Нет, – сказало Существо, потупив глаза. – Оно так проще. В общем, вы вот что. Как я вам надоем, забросьте меня обратно наверх да занимайтесь своими делами, – грустно добавило оно. – Не смею мешать.

– Эт ты, брат, подождь, подождь чуток! – вспылил дядя Федя. – Как это своими делами? А ты что, дело не наше? Тебя как звать?

– Никак.

Тарас Гаврилыч закряхтел на своей банкетке, что-то соображая. Дяде Феде не терпелось выместить заполонившее его чувство бессилия перед несправедливостью, и он ни за что ни про что бросился допрашивать Гаврилыча, метнув в него злым глазом:

– А тебя как?

– Тарас.

– Это что, по-твоему, тоже дело не наше? А? Тварь одна, без присмотра, мотается по стране, как сопля в носу, а нам всем даже не совестно, а? Куда ж мы так прикатим-то?

– Дядь Федь, ну чё ты пристал? Он тебе чё-нибудь сказал? Остынь, – осадили дядю Федю с верхней полки.

Однако в глазах у распалившегося дяди Феди уже мерцали идиотические огни, и урезонивать его сейчас было делом крайне неблагодарным. Впрочем, Тарас Гаврилыч об этом не догадывался, так как был с ним незнаком. Он и так собирался отмалчиваться. А дядя Федя опять к нему:

– Прав я или нет, я тебя спрашиваю?

В тесном купе Гаврилыч уже давно учуял запах самогонки от дяди Феди. Может быть, будь они в купе одни, Гаврилыч бы и выписал дяде Феде в бубен, но сейчас он, несмотря на тихий гнев, позволить себе такого не мог, – ведь наверху было кому заступиться за пьяного. Гаврилыч скрепя сердце и на сей раз смолчал. А дядя Федя, видя, что беседа дров для растопки не получает, засопел и стал выпускать пары сам для себя. Глядя вверх, в пустоту, он понес ахинею, которую несут люди, будучи под мухой, – а именно об одиночестве, обездоленности, безотцовщине, подспудно пришивая к этому цветистому узору уголовщину, душевную пустоту и наконец физическую кончину отдельных созданий божьих. Он изливался не менее получаса, поедая Существо выцветшими от самогона и печали глазами. Тарас Гаврилыч не встревал: смотрел себе в окно и смотрел.

– Ты откуда родом-то? – вновь прицепился к Гаврилычу дядя Федя, когда тирада окончательно его вымотала.

И неизвестно, почему, но буквально секунду спустя в купе разразился скандал. Парадоксально, но факт. Вроде бы и дядя Федя уже выпустил пары и задал достаточно миролюбивый вопрос; вроде бы и Гаврилыч был мужик беззлобный и с мозгами: он знал, что ни к чему раззадоривать пьяного, что лучше тихонько себе доехать до Москвы и распрощаться; он понимал, что историю с Существом просто так оставлять нельзя, что хорошо бы обсудить этот вопрос пусть не с дядей Федей, а хотя бы с Мишкой и Колькой – пораскинуть мозгами, что им сделать, чтобы о происходящем узнали люди науки… Нет, на тебе! Прямо будто чёрт дёрнул Тараса Гаврилыча. А может, его взбесило, что дядя Федя, совершенно незнакомый человек, ему постоянно тыкает? Но ведь дядя Федя был выпивший. Это Гаврилыч, повторим, давно понял – а раз так, то и вступать с ним в перепалку себе дороже.

Короче, вышло так, что Тарас Гаврилыч на адресованный ему вопрос не ответил, а повернулся к дяде Феде и сделал ему рожу: один глаз полузакрыл, другой выпучил, рот искривил в ухмылке сатира, а нос заставил опуститься впритык к верхней губе. И зубы оскалил. А зубы у Гаврилыча были кривые и желтоватые от возраста, да плюс ещё он курил. И вы знаете, Тарас Гаврилыч поразительно напомнил дяде Феде его самого. И дядя Федя, конечно, узнав себя, тут же из себя и вышел.

– Ты, – говорит, – сейчас за свое действо гнилое ответишь. Слазь вниз, сынки! Ну-ка, берите мои подтяжки, вяжите его! Он у меня всю дорогу рта не раскроет!

И схватил Гаврилыча за горло. Тот быстренько сгруппировался, распрямился как пружина и заставил дядю Федю опробовать затылком дверь купе. Стряхнул за ноги уже изготовившихся к прыжку племянников, и те, как яблоки, посыпались вниз, – а сам шасть в коридор! А по коридору уже проводник поспешает.

– Ох, господи Иисусе! – начал восклицать вагонный блюститель порядка. – Вы что тут затеяли, драку? Полицию на вас вызвать?

Дядя Федя, весь багровый и в соплях, указал корявым перстом на Гаврилыча:

– Вот, сучок!

А Гаврилыч вещи в охапку – и