Читать книгу - "На пиру богов - Сергей Николаевич Булгаков"

осуждения, и снова поднимали голову, и, однако, в конце концов совершалось это догматическое чудо рецепции церковной соборных постановлений, подобно бриллианту воссиял Никеоцареградский Символ вместе с дальнейшими соборными определениями. Вот в это-то чудо вы не верите и его не видите, а потому и совопросничаете. А если бы были в единстве с Церковью, то не спрашивали бы, каким образом будет принят и установлен догмат об Имени Божием, если уж на самом деле таковой существует. Он будет, а затем – ищите и обрящете. Надо верить в Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь, вот что.

Беженец. Уважаю вашу горячую веру и даже обличения, но все-таки не считаю ваше исповедание ответом на мой вопрос. Ссылка на чудо там, где требуется ответ разумный и точный, есть отказ от ответа. В Церкви, точно, все – чудо, но эти чудеса совершаются, так сказать, закономерно, заключены в твердые, недвижные формы. Ежедневно совершаемая святая Евхаристия есть чудо из чудес, однако позволительно и даже следует спрашивать, как и кем оно совершается, и было бы нелепо и бессмысленно на этот вопрос отвечать горячей декларацией о силе чуда и вере в Церковь. Там, где могут быть установлены твердые грани, они должны быть установлены, да все совершается по чину и правилу. И разве достаточно ответить на вопрос о вероучительном авторитете ссылкою на чудесность каждого догматического определения, ибо оно совершается по наитию Святого Духа, не человеческим умом. Так это, так сказать, внутреннее чудо, которое испытывается верующими, подобно вкушению святой Евхаристии, любому тайнодействию Церкви. Но это не есть чудо в собственном, узком смысле – разрыв между причиной и следствием, нарушение причинной связи. Сказать слепорожденному: прозри, расслабленному и хромому: встань и ходи, – это значит совершить такое чудо. Такие чудеса и совершаются в Церкви, когда Господу угодно явить милость Свою и прославить святых Своих, но провозглашение и принятие догмата к этого рода чудесам не относится. Причинная связь здесь не прерывается таким образом, что на одном конце где-то Собор с его постановлениями, а на другом – чудесное рождение догмата через его рецепцию или же – не менее по-своему чудесное его утверждение. И обычная школьная догматика, которая прямо учит, что Соборы в «изволися Духу Святому и нам» властно, авторитетно и окончательно провозглашали догмат, без этих туманностей и субтильностей дальнейших рецепций, рассуждает трезвее, реалистичнее. Но тем самым вводится догмат о том, что Православие имеет орган для непогрешительного выражения церковного учения, – таким органом и является церковный Собор. Правда, таким образом уже оставляется позиция отрицания внешнего авторитета, затем не устраняются трудности, как же быть с неудавшимися Соборами, как то Ефесский, Флорентийский; наконец, не указано, каким требованиям созыва должен удовлетворять Вселенский собор, чтобы быть Вселенским, а такие пробелы в столь существенном и основном вопросе не проходят безнаказанно.

Светский богослов. Это все теоретические придирки, а на деле только достаточно просиять в нашей жизни Вселенскому собору, если бы Господь явил над нами такое чудо Своей милости, и как бы все возликовали, и умолкли бы сами собой подобные придирки. Ведь уж на что происхождение Русского Поместного Собора 1917 года было из такого мутного источника, как канцелярия обер-прокурора Львова, и однако разве это повлияло сколько-нибудь на признание его авторитета, раздался ли хоть один голос против него?

Беженец. Только до первого случая настоящего столкновения жизненных интересов: посмотрите, что делается на Украине. Куда девался и во что обратился здесь авторитет Собора? А ведь Собор не вынес ни одного вероучительного определения, так что, в сущности, ничем себя не проявил. Но такое неопределенное положение дела по самому серьезному вопросу церковной жизни, о вероучительном авторитете, имеет самые глубокие последствия, эта неопределенность разрыхляет, расслабляет тело Церкви, разлагает нашу церковность.

Светский богослов. О чем вы, собственно, говорите?

Беженец (горячо). Собственно, я говорю вот о чем: Православие, насколько в нем есть догматическое сознание, сверх обрядоверия, с ног до головы поражено Протестантизмом – своеволием и своемыслием. Пусть это говорят о нас враги, от этого истина не перестает быть истиной. В нас отсутствует внутренняя церковность, нам чужд самый, так сказать, метод церковного мышления. Говоря о Православии, каждый, в сущности, говорит о своем Православии, как он его понимает и как находит. Православие есть всегда искомая величина, проблема, но проблематизм есть душа философии, а не религии.

Светский богослов. Но вы указываете здесь на самую главную особенность Православия, которую, разумеется, напрасно называть Протестантизмом: веяние Духа жива, не останавливающуюся работу церковных исканий.

Беженец. Искание, конечно, уместно и цельно до нахождения, вне ограды церковной, но не внутри ее, где возвышается «Церковь Бога живаго, столп и утверждение истины». Если пожизненно предаваться исканию ради искания, в сущности без искреннего желания нахождения, это и значит пребывать в Протестантизме, не считаясь с данностью церковности.

Светский богослов. Вольно же вам клеймить духовную жизнь Протестантизмом. Тогда в нем окажутся повинны и святые апостолы, и церковные учители. Сравните апостолов Петра, Павла, Иоанна – разве это не разные миры мыслей, чувств и настроений, которые, однако, сочетаются в дивное единство церковного самосознания? Разве послания апостола Павла не представляют собой одновременно и личную исповедь, и искания, и вопрошания, и действенную проповедь апостольскую? И то же самое надо сказать о творениях столпов церковных. По-вашему, такая свобода христианская не по плечу Православию и ему следует ограничиться вызубренным катехизисом или рабским последованием авторитету. Нет, к свободе призваны вы, братья, к свободе Христовой.

Беженец. Тайна свободы церковной есть тайна внутреннего, то есть свободного же, повиновения – не за страх, а за совесть, не из рабства, но из любви. Этого не умеет понять Протестантизм, почему и злоупотребляющий учением апостола Павла о свободе. Да что же говорить: такого ветхозаветного, книжнического раболепства перед буквой сколько угодно и в нашем историческом Православии, оно развращало, приучало к лицемерию и официальной лжи. Впрочем, оно может, как болезнь, проявиться и во всякой Церкви. Но ее сила, ее характер выразится не в этом, а в том употреблении, которое сделает она из своей свободы, ибо быть свободным есть самая трудная задача. Этот вопрос поставил, было, Достоевский в своей Легенде, но обошел его, оставил безответным: организацию церковного повиновения, то есть иерархию, он истолковал как сатанинский заговор и обман, а на стороне Христа, Царя и Первосвященника, основавшего Апостольскую Церковь и вручившего власть вязать и решать на небе и на земле апостолам и их преемству во главе с Петром, Достоевский оставил сентиментальный поцелуй, который означает узаконение церковной анархии, свободы