Читать книгу - "Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Время перемен». Часть 1 - Альманах Российский колокол"

в то время был Иван Михайлович Семёнов. Он диктует: «Пиши. В нашем институте нет молодых специалистов, которых можно командировать на эти курсы». Вузам в то время было невыгодно направлять молодых преподавателей на курсы для командировок за рубеж, так как за направляемым специалистом сохранялось место в институте, а на его вакансию временно необходимо было принимать кого-то другого. В общем, та еще морока, и легче «не пущать». Письмо в Москву отправили. В столице, как я понимаю, возмутились. Какой-то провинциальный вуз смеет перечить. И через некоторое время из Москвы новое письмо: «В вашем штате четыре молодых преподавателя до тридцати лет: Горюнов, Сушков, Попов и Игнатьев. Оформляйте двоих из них для командирования на курсы». В министерстве по каждому вузу в стране была картотека формуляров на каждого советского преподавателя. Вот и выбрали четверых молодых. С новым письмом начальник отдела кадров вновь идет к секретарю парткома. Семёнов диктует: «Пиши. Горюнов – не член КПСС, Сушков – на выборной профсоюзной должности, Игнатьев и Попов – не женаты». Ответ обратно в Москву, в министерство.

Тут необходимо сказать, что Василий Андреевич не в первый раз рассказывал эту давнюю историю о своем попадании на курсы португальского языка. И история эта стала жить в воображении профессора самостоятельной жизнью. Фабула в действительности, возможно, была такой, но по прошествии времени она обрастала в устах нашего героя милыми деталями, превращавшими ее в занимательный рассказ, который и самому Василию Андреевичу нравился с каждым разом все больше и больше.

Профессор продолжал:

– В министерстве потеряли дар речи: «Как?! Кто?! Нам?! Ну это просто возмутительно!» И в институт полетело последнее указание: «Оформляйте или Игнатьева, или Попова». Начальник отдела кадров вновь к секретарю парткома. Бедный Иван Михайлович чуть со стула не упал. Буквально накануне в партком поступила жалоба коменданта общежития на проживающего в этом общежитии доцента Игнатьева. Юрий Кириллович Игнатьев был иногородний, жилья в городе не имел, а потому проживал в общаге. По характеру Юрий Кириллович был милейший и тишайший человек. Но как выпьет, так начинает бегать по общежитию за девушками с топором. Естественно, комендант не могла допустить такого своеволия, хотя в душе, наверное, с большим удовольствием изрубила бы некоторых из своих постояльцев-студентов. И понеслась жалоба в партком. В советское время было куда пожаловаться: в партком, райком, обком, а на худой случай и в ЦК КПСС. Вот и ходил Иван Михайлович с головной болью: что же делать с доцентом Игнатьевым? И здесь письмо из Москвы! У Ивана Михайловича, как мне кажется, мгновенно возник макиавеллевский план. А не отправить ли милого Юрия Кирилловича на курсы для подготовки и командирования в дальнейшем в Африку? Что называется, с глаз долой – из сердца вон. Но тут же секретарь парткома, как очень опытный человек, себя одернул. А вдруг доцент Игнатьев в далекой Африке примет на грудь и начнет с топором по этой чертовой Африке гоняться за аборигенами и, не дай бог, за аборигенками? Здесь ни партком, ни райком, ни обком, да и даже ЦК КПСС не поможет. Здесь крупным международным скандалом попахивает. И, как наваждение, Иван Михайлович отбросил этот в общем-то прелестный вариантик. Иван Михайлович потянулся в своем парткомовском кресле и, улыбнувшись, представил бегущих по африканской саванне африканских же дородных баб, голосящих на всю эту саванну своими африканскими матюками, а за ними с полоумным и сосредоточенным выражением на лице и окровавленным топором в руке – милейший Юрий Кириллович, а за ним – комендантша общаги с кипой отглаженных простыней под мышкой. А чуть в стороне в скудной тени баобаба – львиный прайд, удивленно взирающий на эту погоню: что это за конкурирующая фирма в нашей вотчине? Ивана Михайловича на парткомовскую должность занесло с кафедры географии, и африканские реалии ему были не чужды, хотя и только теоретически. Он даже крякнул от удовольствия: «Да! С этой парткомовской работой надо завязывать, иначе и до дурки недалеко».

Василий Андреевич замолк. Он поймал себя на том, что очень хочет понравиться Насте. А иначе откуда эти фантасмагорические подробности мыслей секретаря парткома, впервые появившиеся в его рассказе? Василий Андреевич сидел спиною к барной стойке, лицом к огромному панорамному окну, за которым в лунном свете умиротворенно раскинулось до горизонта Средиземное море. Настя же на фоне этой вечной красоты природы становилась частью прекрасного мира, воплощением невысказанных мечтаний. Сидящая напротив профессора девушка казалась ему необыкновенным подарком судьбы. И самое главное – он чувствовал, что и сам девушке небезразличен. Но нужно было продолжать свой рассказ:

– Вот и остался один кандидат – Попов. То есть я. Так я оказался на курсах португальского языка. В то время, нужно признать, готовили хорошо, фундаментально. Были отдельные занятия по страноведению. На одном из занятий преподаватель, обращаясь к курсантам, представителям точных наук, сообщил о том, что букву латинского алфавита «q», которую, по традиции, наши преподаватели произносили как «ку», в далекой Африке нужно произносить как «кью». И на наш вопрос «почему?» ответил, что на языке местной народности «ку» – неприличное слово. А все наши настойчивые просьбы сказать, что же оно означает, остались без ответа. И вот уже в Африке, где я стал преподавать после языковых курсов, помня об этом, старательно выговаривал: «Кью», «кью», «кью»… Но однажды на лекции, как часто это бывает, потеряв бдительность, я и сказал: «Ку!» Сказал и сразу вспомнил: ведь нельзя же! Сказал и тут же скосил взгляд на студентов, ожидая их реакции. Но они только мило улыбались – ну что с этого белого возьмешь?..

Василий Андреевич считал себя умелым и, чего уж греха таить, талантливым преподавателем. И его преподавательское нутро безошибочно подсказывало ему, когда и что нужно сказать, чтобы аудитория навострила ушки. Как опытный актер, он чувствовал интерес слушателей и умело в нужный момент дирижировал им. Тем более он знал, в какое время та или иная домашняя заготовка выстрелит и произведет то впечатление, на которое рассчитывает рассказчик. Этот опыт говорил Василию Андреевичу, что вот в этом месте рассказа слушатели всегда улыбались. Но Настя почему-то не только не улыбалась, но с какой-то тревогой смотрела мимо профессора.

– Тебе стало лучше, дорогой?

Резкая боль пронзила плечо Василия Андреевича – острые коготки Наденьки даже через костюм глубоко вонзились в его тело. Профессор хотел привстать, чтобы усадить Надюшу, но твердая рука супруги придавила сверху и не позволила ему пошевелиться. Настя с плохо скрываемым замешательством смотрела то на Василия Андреевича, то на его спутницу жизни. Хватка Нади