Читать книгу - "Проклятое искусство - Вадим Алексеевич Козин"

«вытрющивался» этот «народный» жополиз Козловский. Он пел «Гйтару» Блантера на слова Павла Германа, берется, вроде Обуховой, за все. Думает, вероятно, за что бы он ни брался, все будет гениально. Но для того, чтобы петь эстрадную песню, мало быть вокалистом, надобно быть еще исполнителем и художником, обладать тактом и чутьем эстрады. К величайшему сожалению, всего этого у него и не хватает.

Заходил к ленинградским артистам. Конферансье мне что-то не понравился в одном отношении. Ужасные гостиницы в Куйбышеве — без водопровода, без санитарных узлов.

Пришла какая-то дубина, отрекомендовалась Самохваловым, работающим в гражданской авиации. Сказал, что во времена никишовщины (генерал И.Ф. Никишов возглавлял «Дальстрой» в 1939—1948 годах. — Б.С.) трудился в Магадане. Выяснилось, что жена послала его достать билеты на 7-е или 8-е. Я ответил, что могу обещать на 8-е, и то нужно заранее до меня дозвониться. С этим он ушел, я, несмотря на охватившее меня бешенство, все-таки сумел заснуть.

7.11.55. 9.00

Как буду вечером петь — не ведаю. С голосом плохо. Сейчас передают доклад Кагановича на торжественном заседании в Большом театре. Доклад идет к концу. Он несколько длинноват и ничего нового не говорит. Запомнил одно: наше правительство ни на йоту не уступит в своей позиции по германскому вопросу.

Какая огромная разница между вчерашней и сегодняшней погодами. Вчера, особенно вечером, хлестал холодный, с ветром, дождь. Слякоть была невероятная. А сегодня чистое, солнечное небо. Подморозило, стало сухо. Погода решила благоприятно отнестись к октябрьским праздникам, а еще более пожалеть советских граждан, которые должны были бы шлепать по грязи.

8.11.55. 9.15

Ровно 13 лет назад я пел в этом зале Куйбышевской филармонии. Зал отремонтирован, тепло. На вчера и, кажется, на сегодня все билеты проданы. Я ожидал, что будет пьяная публика, но мои опасения оказались напрасными. Люди, несмотря на то, что их утомило первое отделение, слушали очень внимательно. Пел я не блестяще. Пора, пора уходить на покой.

Вчера был один намек, буду ждать последующих перипетий.

10.11.55. 8.37

Вчера заходил полковник Остапович — один из руководителей магаданской офицерской школы. Много интересовался всеми изменениями. Хрущевский удар по архитекторам[53] явился, так сказать, отрезвляющим средством после праздничного веселья. Конечно, не очень приятно некоторым маститым архитекторам после застольных тостов в октябрьские праздники неожиданно оказаться без почетного звания Сталинского лауреата и еще хуже — оказаться снятым с работы постановлением Совета Министров и ЦК КПСС. Это подобно разрыву атомной бомбы. «Нокаут» 4 ноября, очевидно, запомнится надолго и накрепко. Но мне лично кажется, что на внешнем облике будущих зданий это отразится не очень благоприятно, потому что у нас, в России, принято следовать старой русской пословице: «Заставь дурака Богу молиться, он лоб расшибет». Не получились бы в результате здания тюремного пошиба, без всяких украшений, коробки с оконными и дверными отверстиями. Но в принципе это постановление правильное. Мне пришлось быть в городе Ангарске. Впечатление осталось такое, что это не русский город, а какой-то не то римский, не то греческий акрополь.

Настроение отвратное. Вчера позвонил администратор здешней филармонии Вайсберг, он оказался братом Лени Вайсберга (Лени «хлородонта»), говорил с ним по телефону, и тот, узнав, что я нахожусь здесь, в Куйбышеве, был страшно удивлен и обрадован. У авторов проекта гостиницы «Ленинградская» отобрали Сталинские премии по архитектуре. Это постановление положило начало эпохе безликого «стандартного» строительства, серыми плодами которого мы «любуемся» до сих пор.

11.11.55. 9.20

Раздумье. Необходимо выслать Алле Николаевне Щиповой не менее тысячи рублей, чтобы оплатить квартплату и книги, на которые она тратит, очевидно, свои деньги. И тут необходимо купить пальто, иначе я без него пропаду и простужусь.

Осенняя погода, идет мелкий снег. У мясной лавки все время очередь домохозяек. Обошел магазины, демисезонных пальто вовсе нет. Были в милиции. Вопрос с пропиской в гостинице сразу же уладили. Завтра по телефону передадут, как поступить по поводу утери моего паспорта.

Несмотря на слякоть, побывал во многих магазинах. Купил китайскую подкладочную материю темно-фиолетового цвета, из которой я сделаю очень хорошую рубашку для серого костюма.

Я приобрел роман «Три мушкетера». У меня еще в Магадане зародилось желание сделать для радио литературную композицию по этому произведению. Публика всех возрастов любит этот роман, а фильм сделал его еще более популярным. Работа предстоит очень большая. Надобно сократить его и превратить в пьесу. Попытаюсь сделать. Мне кажется, такую композицию будут слушать с большим интересом.

21.00. Как это ни страшно, но сегодня, 11 ноября 1955 года, жизнь моя переломилась ко второй половине... к концу. Всеми способами и средствами я самолично ускорю этот конец. Я никому не нужен, и мне никто не нужен. Я очень сожалею, что сделал огромнейшую глупость, согласившись на гастроли, вызвав тем самым у одних сожаление, а у других — злорадство и искреннее чувство удовлетворения от моей теперешней ничтожности и ненужности. Что специально так задумано, я начинаю постепенно в этом убеждаться. А раз так... к чертовой бабушке все эти гастроли, которые морально меня унижают и уничтожают. Если я их продолжаю, то ради театра, но совершенно разорваться для театра я не могу. Сегодня Мармонтов прочитал телеграмму от Горшечникова, в которой, между прочим, говорится и в форме совета предлагается петь в больших городах по два концерта в день. Что это? Недомыслие или желание выколотить из меня все, что можно, пока я делаю сборы? Нет, этого не выйдет! Я не собираюсь ради театра терять жалкие, последние остатки голоса и уйти в «никуда», забытым, разочаровавшимся во мне народом. Пусть лучше будут вспоминать, что был хороший певец, чем «Эх, раньше он пел, а сейчас будем ему аплодировать ради вежливости и жалости». А я как раз не хочу жалости, черт возьми! А меня к этому определенно ведут, чтобы окончательно развеять ореол любви и симпатии народа. Цель мне ясна. Поэтому надобно всеми силами стараться уйти со сцены.

После знаменитого предпраздничного хрущевского «нокаута» началось всесоюзное покаяние архитекторов, с кулачным битьем себя в грудь, с сокрушенными признаниями, что только теперь они поняли всю никчемность дорогостоящих колонн, балконов, пилястров и других архитектурных излишеств. Теперь всем стало вдруг ясно, что окно останется окном, даже если вокруг него не будет затейливых завитушек, и двери должны быть благородны и строги в своих простых линиях. Сразу у всех развязались языки: это во всем виноваты душкины и Поляковы[54]! Вот теперь мы вам покажем, благо есть указание и распоряжение. Теперь давайте крыть кто во что горазд.