Читать книгу - "Ментальности народов мира - Георгий Дмитриевич Гачев"

состоит из трех горизонтальных полос (= этажей Дома), причем верхняя – черная, означает стихию земли, средняя – красная, означает кровь, человека, который – посредник между землей и небом, а нижняя – золотая = солнце, огонь. Парадоксальный, противоестественный порядок! Вся гамма цветов соответствует «огне-земле». Обогненная земля – это индустрия: сырье земли пропускается в труде через огонь и обретает форму. Результирующий же цвет из комбинации: черное-красное-золотое – это цвет КОРИЧНЕВЫЙ, что есть цвет обожженного кирпича. Недаром и уголь в Германии – бурый, и именно «коричневорубашечники» – такой цвет одежды избрали тут рьяные националисты в XX веке.

Сюда же и юмор германский: он заднепроходен (в отличие от французского, что обыгрывает передок человека, мужчины и женщины): насчет газов и фекалий – полно и в анекдотах, да и в «Симплициссимусе» Гриммельсгаузена, бурлескном романе эпохи Барокко. Это приводит к предположению о «садистско-анальном» комплексе в зоне тутошнего подсознательного…

Чтобы проверить свои и выверить идеи и положения, я обратился к некоторым классическим, хрестоматийным для Германии текстам. Во-первых, знаменитый гимн Лютера Ein feste Burg ist unser Gott = «Наш Бог есть крепкий город». Само это фундаментальное уравнение Бога с германским бургом, городом-крепостью, дышит моделью Haus’a. Бог есть дом домов. Он – стены нашей жизни. И мы, человек, есть Innere, внутреннее, душа внутри этого дома. И город – строится (принцип «ургии»…). Но проследим и последуем за развитием мысли Лютера: «Наш Бог есть крепкий город, / Хорошая защита и оружие; / Он высвобождает нас от всякой нужды (Not – ото всякого «Нет», Небытия, Ничто…), / Которая бы нас теперь ни поразила».

Сразу воинственный акцент, настроение на борьбу и войну в Бытии. Душа германца ориентирована на сопромат = сопротивление матери-и бытия, осиливать нечто. Она взыскует Врага, и если бы его не было, германская Психея бы его выдумала (как Бога – французская душа Вольтера…).

«Древний злой Враг / Всерьез ныне мнит: / Великая сила и много хитрости – / Это его ужасающее вооружение / И что на Земле нет ему подобного».

Вон он явился – возлюбленный враг, главный персонаж германского мира, родной и интимный. Начав с утвердительной дефиниции, что есть Бог, следующим шагом мысль делает модуляцию в противоположность – в негативную идею Врага Бога, – подобно тому как в экспозиции главной партии в сонатной форме соскальзывают из консонанса – в диссонанс. И начинается разработка образа этого персонажа – ему посвящен главный массив Лютерова гимна. Так что мощь Бога утверждается не прямо – через любовь и восторг перед Ним (как это в псалмах Давида), – но через воспевание мощи и силы того врага, которого Бог сокрушить в силах. То есть через отрицание отрицания. Такой путь глубоко врожден в германскую ментальность.

Пространство Бытия поделено: город (где Бог и мы) и поле (где полно бесов, которые грозят нас поглотить, и там Князь мира сего). И тем не менее Словечко (ein Wörtlein), как нежно именует Лютер Слово Божие, способно поразить столь мощного врага. В Лютеровом гимне – мощная воля и усилие духа. Недаром Энгельс назвал его «Марсельезой Реформации».

Кстати, национальные гимны Германии в последующие времена: Wacht am Rhein («Вахта на Рейне», или «Стража на Рейне») и Deutschland, Deutschland über alles («Германия, Германия превыше всего») – излучают архетипы опять же крепости – города, воинственности, а также – высоты, усилия-стремления в высь.

Эта позиция априорной ограды от наружного мира видится мне и в той закрытой слоговости германских слов, о которой говорилось выше: гласный (звук души и чистого духа, «я») оборонен согласными Burg, Gott, Welt, Fürst, Wort, Dank, Not…, если вспоминать главные слова-персонажи этого гимна…

Хорошее представление о разности национальных космосов может дать сопоставление стихотворения Гёте «Ночная песнь странника» с его возможным предшественником – элегией эллинского поэта VI в. до н. э. Алкмана.

Спят в покое вершины гор и ущелья,

Утесы и пропасти,

Листья и все создания, питаемые темной землей,

Звери лесные и пчелы,

И в недрах у дна морское чудище,

Спит и птиц быстрокрылое племя.

(Пер. В. Вересаева)

А вот как у Гёте:

Über alien Gipfeln

Ist Ruh,

In alien Wipfeln

Spürest du

Kaum einen Hauch;

Die Vögelein schweigen im Walde.

Warte nur, balde

Ruhest du auch.

Это стихотворение известно в переводе Лермонтова «Горные вершины». Но он вольный, а мне важна буквальность образов, и потому переведу сам: «Поверх всех вершин гор / Покой, / Во всех верхушках деревьев / Чуешь ты / Едва одно дуновение. / Птички молчат в лесу. / Подожди только, скоро / Отдохнешь ты тоже».

Литературовед А. Горнфельд, обративший внимание на эту перекличку между Гёте и Алкманом, замечает: «Что прибавил Гёте к стихотворению древнегреческого поэта? Немногое – и все: последний стих – “подожди немного, отдохнешь и ты”»[3]… То есть «я» человеческое, субъективность, отнесение природы ко внутреннему миру души. Но для нашей цели важны и природные реалии, и их разность. Космос эллина Апкмана – камни и животные. Фигурны формы гор: вершины, пропасти, утесы, ущелья – детально фиксирует это глаз как важное. Также и три мира: земля, небо и море, как и три их божества соответственно заведующих: Аид, Зевс и Посейдон – существенны. И живые существа: звери, пчелы, птицы, морское чудище у дна… Для мироощущения же Гёте – Космос леса с взглядом, устремленным в высь (вершины гор и верхушки дерев), там птицы и дыхание, дух. Вот что вокруг: Was um (=Warum), каков Raum вокруг Haus’a моей (= твоей) души. И это ему – Слово Бытия, что льется внутрь, в его «я».

А вот Лермонтов переводит ощущение Гёте не только на другой язык, но и на русский Космос. Во-первых, краткие стихи, как выдохи, и слова рубленые заменены протяжными и как бы увлажнены. Да, воз-дух тут осырен слегка («мгла»), опущен, притянут к земле, стал сыроземен, а стих более певуч и плавен.

Горные вершины

Спят во тьме ночной;

Тихие долины

Полны свежей мглой;

Не пылит дорога

Не дрожат листы…

Подожди немного,

Отдохнешь и ты.

Космос выполаживается: от вершин книзу – долины (не ущелья), дорога, да и «листы» – плоски, не иглы и не макушки. «Дорога» вносит русский мотив: Путь-дорога, странник; поворачивает Высь – в Даль, в это измерение Бытия. «Эх, дороги, пыль да туман…» («мгла»).