Читать книгу - "Старые усадьбы - Николай Николаевич Врангель"

мы поехали в 6 часов домой; дорога была так плоха, что каждую минуту мы думали, что нас опрокинет. Кочубей была долго у нас и хотела казаться веселой; она рассказывала, что хотя муж ее не любит, но все-таки ревнует: он сказал ей, чтобы она захватила на свадьбу спирту, если надумает падать в обморок.

Сейчас были молодые супруги и попросили нас к обеду и также к вечеру. Какое хохлацкое обыкновение! Это прямо комичная пара: ему 19 лет и ей также, и оба так малы, как куропатки. Марья Матвеевна и Пульев играют в бостон.

14-го

Ну, целый день мы пировали вчера, но к обеду из гостей были только княгини и мы, но много мужчин. После обеда мы поехали все домой, а в 9 часов опять приехали туда и танцевали до 2-х часов утра. Губернатор злится на меня, потому что думает, что я его дурачу. Некая девица Руновская была на балу — хорошенькая девушка, но очень глупа и невоспитанна. Хотя она и богата, но ее мало знают в городе, потому что она всегда в деревне. Я еще познакомилась с ней на свадьбе и смеялась до упаду, когда она танцевала. Губернатор не был на свадьбе, но вчера я показала ему Руновскую. «Посмотрите, какая хорошенькая да нарядная; ее никто здесь не знает, но она так хорошо танцует, что загляденье», — шутила я, он принял это всерьез. После еще, когда я танцевала с ним, он сказал: «Однако наша танцорка славная все еще не танцует». — «Да ее никто не знает, — ответила я, — и потому не берут танцевать». — «Ну так я ее возьму», — промолвил губернатор. Тут я испугалась, но не хотела все-таки подать виду, и пошла скорее к одному знакомому, и попросила его, чтоб он с Руновской протанцевал. Он пригласил ее очень неохотно, а губернатор, подойдя и увидя, как она танцует, пришел ко мне и промолвил: «Мадемуазель, вы злая, право, вы презлая!» Я чуть не померла со смеху, а он, проказник, весь вечер от меня не отставал. После ужина молодой и старый князь на сей счет изрядно посмеялись: «Поздравляю вас с победой — это действительно что-то редкое!»

20-го

Сегодня был Гримальди, и я сказала ему, что он должен 24-го прийти на мои именины и что прошлый год все приехали на санях. Он обещал в этом году также на санках, хотя бы даже была грязь. Из армии мы давно не имеем известий.

25-го

Вчера целый день у нас было очень много гостей, дети принесли мне много подарков, Гримальди прислал пирамиду со мной вензелем, а старый князь — два больших свертка яблочной пастилы с надписью: «Пирожок имениннице». Я написала ему следующее: «Память Вашего Сиятельства обо мне обязывает навсегда преданнейшую из Катерин». Белуха пожелал мне много счастья и много меня целовал, молодая княгиня была также, словом, все наши знакомые. Мы играли в фанты и танцевали. Гримальди танцует очень хорошо, в особенности мазурку.

Поляки каждый день у нас; я пою, а он аккомпанирует на скрипке. Большой поляк рассказывал сестре, что Гримальди был в Варшаве влюблен и его возлюбленная умерла, он был в отчаянии и хотел застрелиться, выкопал свою возлюбленную из могилы, так что едва могли ее у него отнять. Мы теперь опять боимся, потому что, по-видимому, ему очень уж нравится панна Катарина, и он сказал: «Я не знаю, что со мной делается, четыре года как умерла моя невеста; я был в Париже, Вене, Варшаве и не хотел видеть ни одной девицы, а теперь в Полтаве я не могу часа усидеть дома: что-то меня сюда тянет». Вот несколько дней как он грустит, просит… и я должна его пожалеть, так как большего он не смеет требовать, а лишь все твердит, что от этого зависит его жизнь. Я смеюсь, и это делает его надолго сердитым. Филиппка Бервиц насмешил меня: он всегда торчит у дверей, когда Гримальди здесь, и сердится, когда тот сидит возле меня. Вот верный-то слуга! Сестра сказала длинному поляку — так зовем мы Леманского, — что я невеста, и показала ему портрет Бервица.

5-го

Вчера вечером я была в церкви, оттуда мы пошли к одной имениннице, Варваре Рутышевой, после обеда мы были опять у другой, у полковницы Штемпель, а на вечер — у попадьи.

Полтава 5-го декабря 1813

Воскресенье было у нас необычайно оживленно; в субботу приехала Мещерская с дочерью из Харькова. К обеду были полковник Пульев, Шплицтессер, перед обедом — адъютант Заиончека; он прислал поблагодарить за письмо, которое ему переслала сестра через князя. Он весьма красивый молодой человек, но поляк. От Меншикова мы получили письмо; он пишет: «К Екатерине Васильевне не пишу, боясь наскучить», — значит, опять надулся. От матери Бервица мы часто получаем письма. В воскресенье вечером был священник, с женой и всеми детьми. Они танцевали и играли комедию. Сегодня был опять адъютант Заиончека и принес письма, которые он просит через Г. послать родственникам его генерала, а чтобы сестра ничего не опасалась, они не запечатаны. Некоторые написаны по-французски, я только что прочитала; между прочим, генерал пишет одной даме, что его адъютант вернулся домой от генеральши Резвой и в восхищении от ее доброты и приветливости, а меня нашел премилой, а в особенности мою маленькую ножку, которая достойна удивления. Сегодня я его не видела…

Тут обрывается дневник Катерины Васильевны, и с ним прекращаются и эти милые, смешные страницы провинциального романа. Катерина Васильевна прожила еще долгих пятьдесят шесть лет, постепенно старилась, замуж не вышла, и один за одним уходили ее поклонники: Гельмерсен, Бервиц, Николаша Меншиков и адъютант Заиончека, который восхищался ее прекрасной ножкой. С портрета, висящего в красной гостиной Мариенгофа, глядят на нас строгие, но добрые глаза начинающей стариться женщины. Так незаметно прошла ее жизнь, и что же осталось от душистых страниц, ее юности, кроме нескольких строк, написанных девичьей рукой?

Катерина Васильевна, госпожа Фраполи с семейством, «капельмейстер-итальянец со страшно длинным носом», несчастный господин Бервиц и «добрый господин Таптыков»