Читать книгу - "Масоны и революция - Арон Яковлевич Аврех"

этим ограничиться, утаив от своего близкого единомышленника по партии народных социалистов, где всех членов было раз-два и обчелся, все остальное, связанное с этим фактом, тем более что свое признание он сделал, по-видимому, считая, что уходит навсегда в лучший мир? Почему упоминается Бурышкин? Ответ может быть только один: Бурышкин тоже что-то знал и говорил об этом. Почему, наконец, надо считать «намеком» весьма длинный и подробный рассказ Мельгунова о масонах со ссылкой не только на разные источники, но и прямым заявлением (в его известной книге «На путях к дворцовому перевороту»), что ему неоднократно предлагали стать масоном.

Далее Кускова сообщает «кратко, что было». Было же следующее: 1) «Началось» сразу после поражения революции 1905–1907 гг. 2) «Ничего общего это масонство с типичным масонством не имеет. Никогда ни в какой связи с ним не состояло, на том простом основании, что это русское масонство отменило весь ритуал, всю мистику и прибавило новые параграфы. 3) Цель масонства: политическая. Восстановить в этой форме “Союз освобождения” и работать в подполье на освобождение России. 4) Почему выбрана такая форма? Чтобы захватить высшие и даже придворные круги. На простое название политическое они бы не пошли».

В пятом и шестом пунктах говорится о том, что в отличие от заграничных масонских лож в эту организацию прием женщин «впервые» был разрешен. Весь масонский ритуал – фартуки и прочее – был отменен. Посвящение состояло лишь в клятве об абсолютном молчании. Все строилось на доверии, каждая ложа состояла из пяти человек, а затем – «конгрессы». Ложи не должны были знать друг друга, но на конгрессах встречались члены разных лож, что позволяло им судить «о размахе движения и его составе». Выход из организации также был обусловлен клятвой: вышедший никогда никому ничего не должен был говорить, просто «заснуть». Таких выходов, пишет Кускова, она не помнит, «интерес к движению был огромен, и наша пробковая комната (кабинет ее мужа С. Н. Прокоповича, обитый пробкой для звуковой изоляции. – А.А.) действовала вовсю».

Далее Кускова уверяет, что она знала двух «виднейших большевиков, принадлежавших к движению». Когда произошла Октябрьская революция, она и ее муж были уверены, что «все будет вскрыто». Но нет, масоны-большевики тайну соблюли, возможно из боязни репрессий. «Людей высшего общества (князьев и графьев, как тогда говорили) было много. Вели они себя изумительно: на конгрессах некоторых из них я видела. Были и военные – высокого ранга… Движение это было огромно. Везде были “свои люди”». В доказательство она ссылается на Вольно-экономическое и Техническое общества. Оба они «были захвачены целиком». Причем еще со времен «Союза освобождения». В первом «прочно уселись» Богучарский, Хижняков (секретари) и Прокопович (председатель). Во втором – Лутугин и Бауман. Та же картина была и в земствах. «Масонство тайное лишь продолжило эту тактику». Далее идет очень важный кусок, связанный с Милюковым. «П. Н. Милюков, осведомленный об этом движении, в него не вошел: “Я ненавижу всякую мистику!” Но много членов к.-д. партии к нему принадлежали. Но так как Милюков был в центре политики, его осведомляли о восстановлениях конгрессов. Иногда и сам он прибегал к этому аппарату: надо, дескать, провести через него то-то и то-то».

Далее Кускова объясняет, почему в организации не оказалось ни одного провокатора; принимались только те, чья честность и высокая мораль не вызывали сомнений. Сомнительные кандидатуры отвергались. Именно поэтому «до сих пор тайна движения, тайна этой организации не вскрыта. А она была огромна. К Февральской революции ложами была покрыта вся Россия». Сообщив, что и теперь «здесь, за рубежом, есть много членов этой организации. Но все молчат», Кускова так объясняет это молчание: «И будут молчать – из-за России еще не вымершей» (т. е. из-за живущих еще в Советской России членов этой организации. – А.А.). Выше она выразила эту же мысль в следующих словах: «Почему нельзя вскрыть это движение? Потому что в России не все члены его умерли. А как отнесутся к живым – кто это знает?»

Отвечая, по-видимому, еще на один вопрос: почему она, человек, ближе и лучше всех знакомый с этой организацией в настоящее время, не выступит по этому столь интригующему сюжету в печати, автор письма заявляла: «Писать об этом не могу и не буду. Без имен это мало интересно. А вскрывать имена – не могу. Мистики не было, но клятва была. А она действительна и сейчас по причинам Вам понятным».

Рассказ о взаимоотношениях с Гучковым также, надо полагать, был ответом на вопрос. «Много разговоров о “заговоре Гучкова”. Этот заговор был (примечание Вольского: “Конечно, был. Я сам это слышал от Гучкова”). Но он резко осуждался членами масонства. Гучков вообще подвергался неоднократно угрозе исключения». Далее речь идет о неблаговидных, с точки зрения Кусковой, связях Гучкова с немцами уже во времена Гитлера, которые для нас не представляют интереса. Заканчивается письмо тем же рефреном: сейчас о масонах писать нельзя. «Через кого-нибудь историки, конечно, об этом узнают. Но сейчас, повторяю, писать о нем нельзя. Теперь Вы понимаете, почему здесь об этом не говорят. Маклаков, Балавинский и др. к этому движению не принадлежали. Они принадлежали к французским ложам, совершенно открытым»[12]. Сделаем пока несколько предварительных замечаний. В психологическом плане письмо Кусковой оставляет впечатление какой-то истерической взвинченности. Автор на кого-то нападает, от чего-то защищается, мысли его прыгают. Но совершенно отчетливо выступают два ведущих мотива: 1) «движение» было огромным и 2) писать о нем сейчас нельзя, нельзя, нельзя! Между тем совершенно очевидно, что единственный аргумент, доказывающий необходимость такого молчания, до смешного несостоятелен: если опасаться, в случае огласки, за судьбу масонов, оставшихся в Советской России, не называй их, и высосанная из пальца проблема полностью таким образом решается. Кроме того, Кускова своим письмом Вольскому уже нарушила клятву, ибо назвала, помимо себя и Керенского, еще пять фамилий людей, состоявших вместе с ней в масонской организации. Дело, разумеется, было не в этом, и нам еще предстоит подумать, что в действительности заставляло Кускову с таким ожесточением защищать тайну своей организации.

Второе, что бросается в глаза, – это полная взаимоисключаемость свидетельств Кусковой и Милюкова. Тот, как мы помним, утверждал, что узнал о масонской связи Керенского, Терещенко и др. спустя ряд лет. Кускова же весьма определенно заявляет, что Милюков не только знал о существовании описанной ею организации, в которую входил и Керенский, но даже давал ей время от времени конкретные задания, т. е. косвенно и какой-то мере направлял ее деятельность, хотя сам и не принадлежал к ней. Не совсем ясно то