Читать книгу - "Против зерна: глубинная история древнейших государств - Джеймс С. Скотт"

только появляются сельскохозяйственные культуры и оседлость, т. е. технологические и демографические условия государства, то, как логичные и самые эффективные элементы политического порядка, тут же возникают государства/империи[9].

РИС. 2. Примерная численность населения в древнем мире.

Эти голые факты неудобны для той версии человеческой предыстории, которую бездумно наследует большинство из нас (включая меня). С исторической точки зрения человечество оказалось зачаровано нарративом прогресса и цивилизации, созданным первыми великими аграрными царствами. Как новые и мощные типы общества они были полны решимости жестко дистанцироваться от породивших их сообществ, которые все еще манили их и угрожали на границах. По сути, этот нарратив был историей «восхождения человека». Согласно ему сельское хозяйство вытеснило первобытный, дикий, примитивный, беззаконный и жестокий мир охотников-собирателей и кочевников. Оседлое земледелие стало основой и гарантией оседлого образа жизни, официальной религии, формирования государства и управления посредством законов. Те, кто отказывался заниматься земледелием, считались либо невежественными, либо не способными адаптироваться. Практически во всех первых аграрных центрах приоритет земледелия подкреплялся развитой мифологией, в которой рассказывалось, как некий могущественный бог или богиня даровали священное зерно избранному народу.

Как только мы ставим под сомнение базовое предположение о превосходстве и привлекательности оседлого земледелия по сравнению с предшествовавшими способами обретения средств к существованию, становится очевидно, что это предположение покоится на более глубоком убеждении, которое почти никогда не ставится под сомнение. Оно состоит в том, что оседлый образ жизни превосходит кочевые формы жизни и более привлекателен, чем они. Понятия дома и постоянного местожительства столь глубоко встроены в цивилизационный нарратив, что практически невидимы: рыба же не рассуждает о воде! Фактически предполагается, что уставший донельзя Homo sapiens просто не мог дождаться того момента, когда сможет где-то осесть навсегда, не мог дождаться окончания сотен тысячелетий кочевой жизни и сезонных миграций. В то же время существует множество свидетельств повсеместного и решительного сопротивления кочевых сообществ переходу к оседлому образу жизни даже в относительно благоприятных условиях. Сообщества скотоводов и охотников-собирателей боролись против постоянных поселений, нередко справедливо связывая их с болезнями и государственным контролем. Многие коренные народы Америки были заперты в резервациях только после военного поражения. Другие использовали исторический шанс, предоставленный контактами с европейцами, чтобы увеличить свою мобильность, например сиу и команчи стали конными охотниками, торговцами и налетчиками, а навахо – скотоводами, преимущественно овцеводами. Большинство народов, предпочитавших мобильные формы выживания (пастушеское скотоводство, собирательство на суше и на море, охота и даже подсечно-огневое земледелие), с готовностью адаптировались к торговле, но ожесточенно боролись против оседлости. У нас нет никаких оснований утверждать, что оседлые «данности» современной жизни с исторической точки зрения были универсальной целью[10].

Базовый нарратив об оседлом образе жизни и земледелии давно пережил ту мифологию, которая изначально его обосновывала. От Томаса Гоббса к Джону Локку, затем к Джамбаттисте Вико, Льюису Генри Моргану, Фридриху Энгельсу, Герберту Спенсеру, Освальду Шпенглеру и социал-дарвинистским концепциям социальной эволюции доктрина прогресса как последовательного движения от охоты и собирательства через кочевой образ жизни к сельскому хозяйству (и от сообществ к деревням и через городские поселения к большим городам) не менялась. Подобные взгляды, по сути, воспроизводили эволюционную модель Юлия Цезаря – от домохозяйств через кланы, племена и народы к государству (к жизни под властью законов), где Рим был вершиной развития, а кельты, а позже германцы, отставали от него в развитии. Несмотря на различия в деталях, подобные версии истории фиксируют поступь цивилизации, отраженную в большинстве педагогических программ и запечатленную в сознании школьников по всему миру. Переход от одного способа существования к другому считается резким и окончательным: никто, однажды увидев сельскохозяйственные методы, не пожелал бы остаться кочевником или собирателем. Считается, что каждый следующий шаг эволюции знаменует эпохальный рывок с точки зрения благополучия: больше свободного времени, лучше питание, больше ожидаемая продолжительность жизни и, наконец, оседлость, способствовавшая развитию домоводства и цивилизации. Выкорчевывать этот нарратив из воображения человечества практически невозможно: трудно даже представить себе ту восстановительную программу из двенадцати шагов, которая потребуется для решения этой задачи. Тем не менее я положу ей начало.

От значительной части того, что мы называем общепринятым нарративом, придется отказаться, как только мы противопоставим ему накопленные археологические свидетельства. Вопреки прежним утверждениям, охотники и собиратели – даже сегодня в приграничных убежищах, где они проживают, – не похожи на свои фольклорные изображения отчаявшихся, обездоленных людей на пороге неминуемой голодной смерти. На самом деле охотники и собиратели никогда прежде не выглядели так хорошо с точки зрения своего рациона, здоровья и свободного времени, тогда как земледельцы, напротив, никогда прежде не выглядели так плохо с точки зрения их рациона, здоровья и свободного времени[11]. Нынешняя мода на «палеолитические» диеты отражает проникновение археологических знаний в популярную культуру. Поворот от охоты и собирательства к земледелию – медленный, неровный, обратимый и иногда неполный – нес в себе по крайней мере столько же потерь, сколько и обретений. Так, хотя в общепринятом нарративе посадка сельскохозяйственных культур представлена как решающий шаг к утопическому настоящему, она не могла восприниматься именно так теми, кто впервые ею занимался: ряд ученых считают, что этот факт отражен в библейской истории об изгнании Адама и Евы из райского сада.

Те ранения, что были нанесены общепринятому нарративу последними исследованиями, представляются мне опасными для его жизни. Например, прежде считалось, что постоянное местожительство, или оседлость, – результат полевого земледелия: сельскохозяйственные культуры позволили создавать густонаселенные поселения, став необходимым условием формирования городов. К сожалению для нарратива, оседлый образ жизни оказался распространен в экологически богатых и многообразных досельскохозяйственных условиях, особенно на заболоченных землях вдоль маршрутов сезонных миграций рыб, птиц и крупных животных. На юге древней Месопотамии (по-гречески – «междуречья») можно обнаружить оседлые поселения, даже города с населением до пяти тысяч человек с незначительным сельским хозяйством или вообще без него. Встречается и противоположная аномалия – выращивание сельскохозяйственных культур в сочетании с мобильностью и территориальным рассеянием (кроме короткого периода сбора урожая). Этот парадокс вновь подтверждает, что имплицитная посылка общепринятого нарратива – будто бы люди просто не могли дождаться, когда окончательно откажутся от кочевого образа жизни и «осядут», – может быть ошибочна.

Вероятно, самым тревожным обстоятельством для общепринятого нарратива является то, что лежащий в его основе цивилизационный акт – одомашнивание – упорно от него ускользает. Как бы то ни было, но гоминиды изменяли растительный мир, преимущественно с помощью огня, еще до Homo sapiens. Когда же был перейден Рубикон одомашнивания? Следует ли считать таковым уход за дикорастущими растениями, их прополку,