Читать книгу - "Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933 - Ричард Джон Эванс"

оказалась непреодолимой. В августе 1922 г. доллар США стоил 1000 марок, в октябре — 3000, а в декабре — 7000. Процесс девальвации вырвался из-под контроля. Политические последствия были катастрофическими. Немецкое правительство больше не могло осуществлять необходимые репарационные платежи, поскольку они были определены в золоте, цена которого на международном рынке оказалась неподъёмной. Более того, в конце 1922 г. оно серьёзно сократило поставки угля во Францию, предусмотренные другой частью программы репараций. Поэтому в 1923 г. французские и бельгийские войска оккупировали основной промышленный регион Германии, Рур, чтобы захватить недостающий уголь и заставить немцев выполнять свои обязательства по договору. Правительство в Берлине практически сразу объявило политику пассивного сопротивления и отказа от сотрудничества с французами, чтобы не дать оккупантам возможности присвоить себе плоды рурского промышленного производства. Эту борьбу прекратили только к концу сентября. Пассивное сопротивление сделало экономическую ситуацию ещё хуже. Чтобы купить доллар в январе 1923 г., нужно было заплатить больше 17.000 марок, в апреле — 24.000, в июле — 353.000. Это была гиперинфляция чудовищных масштабов, а цена доллара в марках на конец года начала выражаться числами длиннее номеров в телефонном справочнике: 4.621.000 в августе; 98.860.000 в сентябре; 25.260.000.000 в октябре; 2.193.600.000.000 в ноябре; 4.200.000.000.000 в декабре[261]. Газеты вскоре начали публиковать для своих читателей списки больших чисел, названия которых в разных странах различались. Французы, как замечал один автор, называли триллионом миллион миллионов, тогда как «для нас триллион равняется миллиарду миллиардов (1.000.000.000.000.000.000), и нам остаётся только молиться Богу, чтобы эти или ещё большие числа не вошли в повседневные денежные расчёты, просто из-за того, что это приведёт к перенаселению психиатрических лечебниц»[262].

На своём пике гиперинфляция казалась ужасающей. Деньги практически полностью потеряли своё значение. Печатные машины не могли угнаться за необходимостью производить новые купюры с ещё более астрономическими номиналами, а муниципальные власти начали печатать собственные чрезвычайные деньги, используя только одну сторону бумаги. Рабочие получали деньги в магазинных корзинах или тележках, таким огромным было число банкнот, соответствующих их зарплатам, после чего немедленно бежали в магазины, чтобы успеть купить продукты и товары до того, как постоянное падение ценности денег сделает их недоступными. Ученик школы Раймунд Претцель позже вспоминал, как в конце каждого месяца его отец, высокопоставленный чиновник, получал свою зарплату и бежал покупать проездной билет на поезд, чтобы иметь возможность добираться до работы в следующем месяце, отправлял чеки по регулярным расходам, отводил всю семью в парикмахерскую, а затем остаток отдавал жене, которая вместе с детьми шла на местный оптовый рынок и закупала горы непортящихся продуктов, которых должно было хватить до получения следующего мешка с деньгами. Остаток месяца в семье денег не было вообще. Письма приходилось отправлять, приклеивая на конверт последние банкноты, потому что почтовая служба не успевала печатать марки нужного номинала, чтобы поспеть за ростом цен. Немецкий корреспондент британской Daily Mail сообщал 29 июля 1923 г.: «В магазинах цены печатаются на машинке и меняются каждый час. Например, в 10 утра граммофон стоил 5.000.000 марок, а в 3 часа дня он стоил 12.000.000 марок. Одна газета Daily Mail вчера на улице стоила 35.000 марок, а сегодня она стоит 60.000 марок»[263].

Самым существенным и тревожным был рост цен на продукты. Женщина в кафе могла заказать чашку кофе за 5000 марок, а через час, когда она собиралась рассчитаться, её могли попросить заплатить 8000. Килограмм ржаного хлеба, составлявшего основу ежедневной диеты немцев, стоил 163 марки 3 января 1923 г., в 10 раз больше в июле, 9 миллионов марок 1 октября, 78 миллиардов марок 5 ноября и 233 миллиарда марок две недели спустя 19 ноября[264]. При такой гиперинфляции более 90% расходов средней семьи приходилось на еду[265]. Семьи с ограниченным доходом начинали продавать своё имущество, чтобы что-то есть. Магазины начали запасать продукты в ожидании скорого роста цен[266]. Не имея возможности позволить себе большинство предметов первой необходимости, толпы стали бунтовать и грабить продуктовые магазины… Начались перестрелки между бандами шахтёров, устремившихся в деревни, чтобы обирать поля, и крестьянами, старавшимися защитить свои урожаи и вместе с тем не желавшими продавать их за ничего не стоящие деньги. Крах марки сделал трудным, если не невозможным, импорт товаров из заграницы. Угроза голода, особенно в районе французской оккупации, где пассивное сопротивление блокировало транспортные сети, стала очень вероятной[267]. Плохое питание немедленно привело к росту числа смертей от туберкулёза[268].

Вполне типичным был опыт профессора Виктора Клемперера, в дневниках которого изложен личный взгляд на историю Германии того времени. Живя в основном впроголодь на средства, доставляемые преподавательской деятельностью, ветеран войны Клемперер был рад получить небольшие наградные в феврале 1920 г., но, сокрушался он, «что раньше было небольшим доходом, теперь превратилось просто в подачку»[269]. В следующие месяцы дневник Клемперера все больше заполнялся финансовыми расчётами по мере ускорения инфляции. Уже в марте 1920 г. он видел «фуражиров, маленьких людей с походными рюкзаками» в поезде, идущем из Мюнхена[270]. Со временем Клемперер оплачивал все более фантастические счета «с чувством унылой обречённости»[271]. В 1920 г. он наконец получил должность в Дрезденском технологическом университете. Но это не принесло финансовой стабильности. Каждый месяц он получал все более астрономические зарплаты, но при этом приходилось оплачивать дополнительные счета для покрытия инфляции с момента последнего расчёта. И хотя он получил почти миллион марок в конце мая 1923 г., он всё равно не мог оплатить счёт за газ и заплатить налоги. Все, кого он знал, искали способы заработка, спекулируя на фондовой бирже. Даже Клемперер предпринял такую попытку, но его первый заработок в 130.000 марок бледнел по сравнению с успехами его коллеги, профессора Форстера, «одного из самых ярых антисемитов, тевтонских агитаторов и патриотов в университете», про которого говорили, что, играя на бирже, он зарабатывает полмиллиона марок в день[272].

Завсегдатай кафе, Клемперер заплатил 12.000 марок за кофе и пирожное 24 июля; 3 августа он заметил, что кофе с тремя пирожными обошлись ему в 104.000 марок[273]. В понедельник 28 августа Клемперер писал, что несколькими неделями раньше он приобрёл десять билетов в кино, одно из самых больших удовольствий в его жизни, за 100.000 марок. «Сразу после этого цена поднялась неизмеримо, и практически сразу же наше место за 10.000 марок стало стоить 200.000. А вчера днём, — продолжает он, — я хотел купить новый комплект билетов. Средние