Читать книгу - "Нарративная экономика. Новая наука о влиянии вирусных историй на экономические события - Роберт Шиллер"

шла об объективных событиях вроде банкротства компаний, массового изъятия банковских вкладов и приостановки выплат, но помимо этого допускались упоминания о распространенных слухах и эмоциональных оценках. Одна из газет в 1857 году о панике того года писала так:

«Брокеры и все прочие крайне взволнованы, все распространяют чудовищные сведения… Общественность крайне обеспокоена, что не позволяет людям хладнокровно взглянуть на происходящее или выяснить позицию наиболее авторитетных представителей деловых кругов» (2).

Рис. 10.1. Частота использования в печати словосочетаний «финансовая паника», «деловое доверие» и «потребительское доверие» в период с 1800 по 2008 год.

На рисунке показаны три «рецидива» нарратива о доверии применительно к различным секторам: финансовому, деловому и потребительскому. Источник: GoogleNgrams, без сглаживания.

Нам следует поразмышлять о нарративах, получивших в XIX веке самое широкое распространение, и о мировоззрении людей того времени, чтобы понять, почему люди и авторы газетных публикаций использовали слово «паника», а не «депрессия» (в современном его понимании) и почему они никогда не говорили о потребительском доверии. В нарративах тогда видели в основном истории о богатых надменных людях, у которых были счета в банках. И потрясения, ставшие следствием финансовой паники и связанного с ней «застоя в торговле», возможно, были ими заслужены. В XVIII и XIX веках большинство людей вообще не имели никаких сбережений, за исключением, может быть, нескольких монет, спрятанных под матрасом или в трещине в стене. Выражаясь экономическим языком, кейнсианская предельная склонность к потреблению в отношении дополнительного дохода была близка к 100 %. Это значит, что большинство людей, кроме тех, кто имел высокий доход, тратили все средства, что получали. Таким образом, оценивать уровень потребительского доверия простых людей при создании нарративов в прошлые столетия не было никакого смысла.

Для большинства людей тех времен не существовало таких понятий, как выход на пенсию или отправка ребенка в колледж, поэтому и копить на эти цели у них не было стимула (3). Если в старости они оказывались прикованными к постели болезнью, предполагалось, что заботиться о них будут члены семьи, местная церковь или благотворительные общества. Средняя продолжительность жизни была невелика, и медицинская помощь стоила дорого. Люди склонны были рассматривать бедность как следствие морального разложения, пьянства и дипсомании (ныне именуемых алкоголизмом) и не считали, что одной из причин их нелегкого экономического положения может являться недостаточная устойчивость экономической системы. Таким образом, мысли о том, что потребительское доверие нужно каким-то образом укреплять, по большому счету даже не возникало. Люди считали, что власть должна прививать народу моральные добродетели, а не укреплять доверие потребителей. Идея о том, что бедных нужно научить копить деньги, постепенно созревала на протяжении XIX века вследствие пропагандистской деятельности сберегательных банков. Однако до понимания того, что причиной депрессии могут стать обычные люди, прислушивающиеся к пропагандистским призывам и пытающиеся сэкономить слишком много, в то время было еще очень далеко.

Несколько лет спустя после того, как нарратив о финансовой панике достиг пика популярности, после Банковской паники 1907 года, в США был принят Закон Олдрича – Вриланда (1908 г.). В соответствии с ним были созданы национальные валютные ассоциации, предшественники Центрального банка, а позднее, согласно принятому в 1913 году Закону о федеральном резерве, был основан Центральный банк США, задачей которого стало обеспечение «защиты от деловой паники» (4).

Очень значимым в те времена был нарратив, который представлял собой историю знаменитого Дж. П. Моргана. Его многие считали одним из богатейших людей Америки. В отсутствие в США в период Банковской паники 1907 года организации, выполняющей функции Центрального банка, он использовал собственные денежные средства и убедил других банкиров сделать свои вклады в спасение банковской системы. Эта история о спасении США от серьезной депрессии имела поистине мощное влияние на общественность, и известность Моргана от этого лишь возросла. Позднее он построил здание центрального офиса своего банка на Уолл-стрит, 23. Строительство было закончено в 1913 году, здание стоит там и по сей день. Правда, сам Морган умер раньше окончания строительства и перебраться туда не успел. Напротив этого здания располагалось здание Нью-Йоркской фондовой биржи (построенное в 1903 году), а через дорогу – Зал Федерации, который был построен в 1842 году на месте располагавшегося здесь дома, в котором заседал Конгресс Конфедерации. В 1789 году на его ступенях первый президент США Джордж Вашингтон приносил присягу при вступлении в должность. Морган решил сделать здание своего офиса поразительно маленьким и скромным, что вполне отвечало его образу защитника общественных интересов. Таким образом, Морган стал частью нарратива, ярким и достойным примером героя Америки. Восстанавливавшееся после Банковской паники 1907 года доверие было в значительной степени основано на доверии к одному человеку. После создания им в 1907 году синдиката банкиров Федеральная резервная система подвергалась трансформациям, но каждый возглавляющий эту систему человек становится частью нарратива и олицетворяет собой Дж. П. Моргана.

Рис. 10.2. Частота использования нарративов о финансовой панике в рамках скоплений нарративов о панике на протяжении времени, по данным за период с 1800 по 2000 год. Каждая крупная финансовая паника происходила в конкретный год, но частоту упоминаний о них на протяжении времени отражает графическая структура. Она подобна графической структуре, изображенной на рис. 10.1, которая отражает частоту упоминания фразы «финансовая паника». Источник: Google Ngrams (сглаживание = 5).

После 1930 года нарратив мутировал и начал распространяться в несколько ином направлении.

Недостаток делового, а позднее и потребительского доверия связывали скорее с ощущением безысходности, нежели с внезапно возникшим страхом. К тому времени слово «депрессия» приобрело иное значение: его понимали также как психологическое состояние меланхолии или уныния. Таким образом, широко использовавшийся для описания экономического спада термин «депрессия» выражал уже новый экономический нарратив того времени, имевший связь с психологией.

В период депрессии 1930-х годов создатель опросов, ныне проводимых Институтом Гэллапа, первопроходец в сфере изучения общественного мнения Джордж Гэллап стал первым социологом, применившим научную методику проведения опросов изучения делового и потребительского доверия (5). Позднее, в 1950-х годах, психолог Джордж Катона из Мичиганского университета занялся разработкой «Индекса настроения потребителей». Центр изучения общественного мнения при Мичиганском университете до сих пор публикует этот созданный Катоной в 1952 году индекс. Спустя некоторое время, в 1966 году, членами организации Conference Board был разработан «Индекс потребительского доверия». Принцип оценки обоих индексов основан на анализе ответов потребителей на вопросы о том, каково, на их взгляд, состояние экономики на текущий момент и как оно может измениться в краткосрочной перспективе. Ни один из вопросов, используемых для построения этих индексов, не затрагивает тему банковской паники или внезапного бегства инвесторов. Это говорит о том, что представления о бизнесе изменились. Однако эти изменения нельзя считать окончательными, и нарративы о финансовой панике имеют шанс возродиться и сегодня. Это, например, мы могли наблюдать в 2007 году в ситуации с британским банком Northern Rock –