Читать книгу - "Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге) - Посмыгаев"

немедленного и бескомпромиссного — сообщали мысли Бердяева глубину, тонкость, и все же он везде и всегда остается самим собою» (В. В. Зеньковский. «История русской философии»). Когда Бердяев пришел к религии, то немедленно отмежевался от религиозной традиции и укрылся под сенью «нового» религиозного сознания. Оно, конечно, явилось новым для самого Бердяева, но возникла потребность осмыслить все с позиций своей индивидуальности.

Для Запада Бердяев был и, вероятно, навсегда останется выразителем духа православия. Да, он впитал в себя многое из канонов православия, глубоко вжился в его дух, но одновременно без всякого затруднения повторял идеи Беме, Баадера и Шеллинга. Бердяев не всегда считался с церковными традициями, без колебаний отклонялся от них, легко разделял чужие религиозные установки: он был убежден, что защищает некое «универсальное» (или «вечное») христианство. Когда он окончательно утвердился в мысли о «примате свободы над бытием», смог легко уходить в вольные построения суждений. Вполне возможно, что своеобразие религиозно-философских мыслей Бердяева определяется именно переплетением христианских и нехристианских идей: многим и в самом деле кажется, что это начало «новых путей» в религиозном сознании.

Последние годы жизни Бердяева прошли в душевных страданиях. Закончилась Вторая мировая война, советский строй укрепился, а волна недоброжелательного отношения к советской России поднялась с новой силой. «Я чувствовал потребность защищать мою родину перед миром, враждебным ей. Остается мучиться, не находя гармонического решения… сильное чувство исторической судьбы не допускает возврата назад. Я продолжаю думать, что изменения и улучшения в России могут произойти лишь от внутренних процессов в русском народе» (Н. А. Бердяев. «Самопознание»), Эти слова можно назвать пророческими: внутренние изменения в русском народе совершаются крайне медленно, но возврата назад все-таки нет.

Основные направления философии

Мы уже говорили о том, что анализировать философские идеи Бердяева достаточно трудно не потому, что в них много противоречий, связанных с тем, что сам он довольно презрительно относился к философской систематике, а потому, что его мышление, по его собственному признанию, «афористично» и «фрагментарно». Наиболее систематические книги Бердяева обычно написаны так, что в основе всего произведения лежит какая-нибудь одна (часто произвольно выбранная) идея, в свете которой он анализирует те или иные темы философии. Так написаны работы «Смысл творчества» (1916), «О рабстве и свободе человека» (1939), отчасти — книга «О назначении человека» (1931). Правда, и в них можно найти рассуждения, совершенно не связанные с основной мыслью.

В. В. Зеньковский, для того чтобы дать обзор главных высказываний Бердяева на философские темы, разбивает (несколько искусственно, по его же словам) все его творчество на четыре периода. В эти периоды отмечаются не столько хронологически разные ступени в философском развитии Бердяева, сколько разные аспекты его философии. Каждый период можно охарактеризовать по определенному акценту, но это не исключает наличия в данном периоде построений и идей, акцент на которые сделан в другом периоде. В первый период философа главным образом занимает этическая тема. Хотя Бердяев всегда был прежде всего моралистом, тема морали в наиболее чистой форме (без наслоения других начал) характерна именно для первого периода его творчества. «Проблема моральной философии, — пишет Бердяев в своей "Автобиографии", — всегда стояла для меня в центре». Второй период отмечен религиозно-мистическим переломом в мышлении Бердяева. Религиозно-мистическая тема уже прочно укореняется в его сознании, но ее влияние в наиболее чистой форме проявляется во второй период его творчества. Третий период характеризуется акцентом на историософской проблеме, в том числе тягой в последние годы жизни Бердяева к эсхатологии. Наконец, четвертый период (или четвертый акцент) связан с его персоналистическими идеями. К этим четырем акцентам относится несколько центральных, по выражению Бердяева, идей. Собственно их две: принцип объективации и «примат свободы над бытием».

Бердяев очень часто затрагивал темы, связанные с гносеологией и метафизикой, но эти темы всегда имели для него вторичное значение. По существу Бердяев — более всего моралист-романтик: ему важнее всего выразить себя, проявить себя, отделить себя от других, и оттого он всегда бунтует против «обыденщины». «Всю мою жизнь я был бунтарем», — пишет он в своей «Автобиографии». К этому можно добавить страстность и патетичность в выражении переживаний; философ постоянно находится во власти страстей. В пылу идейной борьбы он следует преимущественно за своими чувствами, поэтому остается неисправимым романтиком даже тогда, когда принципиально стоит на позициях реализма и духовной трезвости.

Этика

Если внимательно проследить за эволюцией моральных воззрений Бердяева, то станет ясно, что он не сразу осознал, на чем акцентировать свое внимание. В первой книге «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии» (1901) Бердяев еще не до конца понимает внутреннюю независимость этического сознания: он хочет, чтобы «идеал получил научную санкцию», он думает, что свобода в человеке открывается тогда, когда «необходимость благосклонна к… идеалу», принимает учение марксизма о том, что «свобода есть осознанная необходимость». Но уже через год после написания указанной книги в статье, помещенной в сборнике «Проблемы идеализма», Бердяев пишет об «абсолютности и вечности нравственного закона», о том, что закон дан «для мира сего», но он «не от мира сего». Философ приходит к выводу, что свобода в человеке совсем не связана с необходимостью («нравственный закон принадлежит царству свободы, а не царству необходимости»),

В книге «О назначении человека» Бердяев выделяет три формы этики — этику закона, этику искупления и этику творчества. Этика закона есть низшая, хотя и необходимая, ступень морального сознания. Она обращена не столько к личности, сколько к человеческому роду, к грешной природе ветхозаветного Адама. Это преимущественно отрицательная этика, состоящая из запретов. Такие запреты, порожденные религиозным страхом, — необходимы: без них человеку грозила бы опасность вернуться к состоянию дикого животного (кантовская этика долга есть высшая ступень этики закона). Однако этика эта, направленная на «социальную обыденность», проходит мимо личности. Она либо приводит к лицемерию и ханжеству, либо создает фарисейскую психологию христианского «законничества» — этот «кошмар злого добра». Этика закона носит, по мнению Бердяева, во многом «садистический характер».

Этика искупления, свободная от садизма и законничества, есть этика всепрощения, сострадания и любви. Это этика Бога-Сына, переставляющая все моральные критерии этики закона: первые в законническом благочестии будут последними перед судом Божьим, а последние (смиренные духом) станут первыми. Этика искупления обращена не к законникам, а к грешникам: здесь не отвлеченный закон, а лик Христов является путеводителем совести. В книге «Судьба человека в современном мире» Бердяев пишет о том, что, «взяв на себя все грехи мира, Бог в аспекте Бога-Сына нисходит в первичный хаос, Ungrund, пучину свободы, из которой появляется зло…», чтобы, взойдя на крест, «покорить порочную иррациональную