Читать книгу - "Время в средневековом городе - Коллектив авторов"

изображен как пункт назначения процессии, прославляющей победы русского царя. В Средние века бытовал и противообраз идеального города: Вавилон – для Петрарки это Авиньон, для Лютера – папский Рим. Когда Москва стала столицей первого в мире социалистического государства, в каком-то смысле это было и возрождением утопии идеального города, отчасти и Божьего града, что отразилось и в архитектуре сталинского ампира. Для американцев идея сияющего града на холме стала идеей универсальной столицы мира[510]. Новый Иерусалим в России строили в XVII в.

В целом же Рим оставался для Европы прообразом империи, выросшей из республиканского города-государства.

Некоторое место в идеологии Русского государства тема града занимала – это теория Москвы как Третьего Рима, упомянутая идея Небесного Иерусалима и ориентация на Византию как наследницу Рима, т. е. на Константинополь как второй Рим. Османы не зря сделали его своей столицей, а потом не зря ее перенесли – эпоха городов-империй закончилась вместе со Средними веками. При Петре I с Московией и Москвой как главным центром было в значительной мере покончено, он перенес столицу на новые земли, фактически выполняя совет Макиавелли – кто хочет закрепиться, пусть переносит туда столицу[511]. Таков же был и совет Ивана Пересветова, который говорил о Нижнем Новгороде[512].

Были ли некие рудименты домонгольского города-государства в истории Московии до Петра?

Очевидно, да, если искать их в каких-то структурах самоуправления. До Ивана III самодержавие ограничивалось междоусобными войнами. Элементы вольности, особенно городской, русские цари старались всячески искоренять, чему пример Новгород и Псков, но можно видеть проявление этой борьбы с самоуправлением и в истории опричнины. Ведь Иван Васильевич разделил царство на две части и перенес свою резиденцию из Москвы в Александров, даже другого царя выбрал. В его понимании нехорошие земцы хотели править сами, не слушаясь своего природного господина и благодетеля, а это и было с их стороны некоей (может быть, воображаемой) заявкой на самоуправление. Термин «земля», «земство» можно рассматривать как атрибут средневековой демократии, не обязательно связанной с городом, но связанной через «общее дело» («дело народное» у Федора Карпова[513]). Что же произошло дальше? Смутное время, самозванцы, разделение страны, освобождение Москвы народным ополчением. Земские соборы, избиравшие царей. Как бы ни истолковывать их политический характер, это все же были представительные учреждения[514]. Только после этого в России утверждается самодержавный абсолютизм, который в XIX в. изображается как исконно русский путь, а ему под влиянием просвещенной Европы (еще недавно перешедшей от просвещенного абсолютизма же к возрождению тех или иных видов «демократии») самые разнообразные либеральные и революционные течения противопоставляют народоправство, конституцию, свободу и равенство.

Были ли какие-то воспоминания о Московии потом? Для начала сделаем отступление о Москве в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита».

Воланд у Булгакова в сущности – это чужеземный путешественник, наблюдающий со стороны жизнь полудикарей-московитов. По крайней мере, он напоминает одного из иностранцев, писавших о России, Герберштейна, Флетчера (но скорее всего не англичанина, а немца). В Москве 20-х гг. ХХ в. такие фигуры были, они тоже наблюдали, но больше с политическим (а не мистическим) уклоном. Например, параллели проводят с итальянцем-немцем Курцио Малапарте, автором романа «Бал в Кремле», напоминающем о бале Сатаны[515]. Любопытно, однако, что место действия романа Москва, а не Петербург, например. Булгаков жил в Москве, да и как изображать в такой перекличке сверхотдаленных друг от друга эпох город Ленина? Москва ближе к Иерусалиму, который в романе выглядит параллелью советской столице. Древние храмы, город на (семи) холмах, небесная завеса (гроза), центр и старого православия (подошел бы и Киев, при Булгакове советский, но он, видимо, не был нужным образом соединения старого, вечного и нового, их противопоставления). Противопоставления Города и государственности, как земного града, сосуществующего с небесным, но чуждого ему.

Если вернуться к чертам средневековой Москвы, о которых напоминает сегодняшний день, к старой Москве сегодня, – как раз сегодня заходит речь о том, что кто-то хочет вернуть Россию к границам Московии XV, а то и XVI в. В принципе такая вероятность существует, хотя она пока чрезвычайно мала. Традиции российской государственности на протяжении 500 лет, включая советский период, закрепились довольно прочно. При этом Советский Союз не был империей, хотя это стало за последние лет двадцать пять общим местом и почти идеологическим клише. Вездесущая Википедия и на эту тему помещает статьи[516]. Конечно, СССР был наследником Российской империи применительно к истории, территории, отчасти методам собирания земель и даже отчасти «великодержавной идеологии», потому что не все меняется по мановению руки. Однако СССР являлся союзом советских социалистических республик – это был не пустой звук; трудно сказать, можно ли отыскать здесь прямое остаточное влияние городской демократии, или только влияние, опосредованное долгой западноевропейской традицией. Россия, тем не менее, тоже была наследницей античности, преимущественно в ее византийском и православном изводе[517]. Конечно, «демократическое устройство» способствовало распаду Советского Союза, облегчило этот распад – в силу самостоятельности республик (Российская империя тоже распалась довольно быстро, и это не было результатом чьей-то конкретной злой воли). Но повторяемость истории же дает надежду и шанс на возрождение СССР и возобновление такого союза в той или иной форме.

В заключение еще один тезис – о сегодняшнем московском времени. Сохранилось ли что-то от той эпохи, когда Москва была центром одного из русских княжеств – самого перспективного, как оказалось, – и только набирала силу, перед тем как заявить о себе на «мировой арене»? Видимо, да. Это, помимо прочего, мания гигантизма. Русские цари построили грандиозный Кремль, один из лучших в мире, у них были цари-пушки и цари-колоколы. Москва, как известно, строилась хаотично, в ней осталась некая средневековая вольность, когда не было распланированности всего и вся. Это древняя столица со всеми ее традициями и наслоениями[518]. Если в ней жила демократия, то средневековая, с дворцами вельмож, каменными домами купцов и деревянными домами черни (посадских людишек). Удивляет, однако, неожиданное возрождение мании гигантизма на новой основе, посткапиталистической, с опытом городов-агломераций, с кварталами небоскребов. В свое время Максимилиан Волошин писал о русской привычке тащить идолов с Запада:

На дне души мы презираем Запад,

Но мы оттуда в поисках богов

Выкрадываем Гегелей и Марксов,

Чтоб, взгромоздив на варварский Олимп,

Курить в их честь стираксою и серой

И головы рубить родным богам,

А год спустя – заморского болвана

Тащить к реке привязанным к хвосту[519].

Время идет,